Самая страшная книга 2017

Женщина быстро, видимо опасаясь, как бы Евдокия не передумала, выскочила наружу. Попрощалась с Ленькой, игравшим во дворе со щенками. Напоследок сказала:

– Тебя обедать зовут, – и пошла прочь.

Мальчик сполоснул руки под висевшим на улице рукомойником и легко взбежал по ступенькам.

– Садись, – кивком указала за стол хозяйка, сама же ловко вытащила из печи небольшим ухватом котелок с варевом, расставила алюминиевые миски.

– Вам помочь, бабушка Дуня? – спросил Ленька.

– Сама управлюсь. И чтоб никаких бабушек. Я тебе – Евдокия Ниловна. Запомнил?

Мальчик молчал до конца обеда. Затем поблагодарил и сказал:

– Давайте я посуду помою. Только скажите где.

Евдокия усмехнулась:

– Вежливый. Ну мой, коль охота есть. За сараюшкой бочка с водой и таз. Да заодно собакам еды вынеси. – Хозяйка протянула старую кастрюльку.

– А как у щенков клички?

– Никак. Как захочешь, так и зови.

Когда Ленька, забрав посуду и корм собакам, вышел, Евдокия открыла сундук, покопалась в вещах и достала деревянную шкатулку. Открыла, слегка помедлила и извлекла оттуда венок от фаты. Тканевые цветы, когда-то белые, пожелтели от времени.

– Ну что, Захар, – обратилась Евдокия к бросившему ее много лет назад накануне венчания жениху, – ты надо мной посмеялся, теперь мой черед. Весь в тебя внук и с лица, и нравом. Знаю, нет для тебя никого дороже – кровь от крови твоей, плоть от плоти твоей. Сердце небось заходится от неизвестности. Придет время, от радости вздрогнет: выжил малец в лихолетье. Да только недолгой радость та будет. Ох, недолгой.

Женщина зловеще засмеялась. Спрятала венок, подошла к двери. Ленька сворачивал за сарайчик, щенки дружно семенили за ним.

Евдокия вгляделась в даль, во что-то только ей видимое, и сказала уже себе:

– Тьма, тьма сгущается вокруг. Зло торжествует. Мое время. Ведьминское. Что же так нерадостно? Видать, и для ведьмы «сторонка родная» не звук пустой.

Она присела на ступеньки, сама не заметила, как по щекам потекли слезы. Зато это заметил Ленька, возвращающийся с чистой посудой.

– Евдокия Ниловна, – присел он рядом на ступеньку, – не плачьте. У всех сейчас горе. Война. Плакать не надо. Мстить надо. Врагов бить надо.

– Мстить, говоришь? – Евдокия с интересом глянула на мальчишку, слезы высохли. – Пойдем-ка, мститель, сарай дровяной в порядок приведем.

Остаток дня занимались хозяйством. А в ночь хозяйка кинула для гостя на лавку волчью шкуру, подушку и лоскутное одеяло. Ленька затих сразу, да и Евдокия, что было для нее нехарактерно, быстро уснула.

Утром встала рано. Растопила печь, поставила воду в котелке, принялась ловко чистить картошку, поглядывая на безмятежно спящего Леньку. Решила было подумать, как его извести, чтоб по Захару больней ударить, да отложила. Не к спеху. Неожиданно сердце пропустило удар и забилось, мысли заметались. Евдокия знала эти ощущения – так всегда бывало перед видениями. Приготовилась и почувствовала. Идут. Трое. За мальчишкой идут. А потом увидела. Всех троих до каждой мысли их потаенной, до каждой черточки высмотрела. Гнев заставил ноздри затрепетать, а губы сжаться. Никто не посмеет отнять у нее мальчишку. Слишком долго ждала она возможности отомстить. Никто!

Евдокия соскочила, расплела косу, скинула платье, оставшись в длинной белой рубашке.

– Ну, Катерина! Не смогла умолчать, сразу сдала Леньку. Чтоб у тебя за это язык отсох. Тьфу, напасть, чтоб тебе пропасть!

Ведьма плюнула на пол и растерла босой ногой плевок. Открыла дверь. Подхватила тряпицей котелок и принялась плескать на ступени кипяток, приговаривая:

– По земле стелись, ветром несись, пути разведи, глаза отведи. Туман, туман, навей дурман, нагони страх, оставь впотьмах.

От ступенек поднялось легкое белое облако и понеслось в сторону леса, медленно увеличиваясь в размерах, клубясь подобно дыму и приобретая зловещий кроваво-красный оттенок.

Евдокия метнулась к столу, схватила нож, отрезала прядь волос, свила в змейку, швырнула в топку печки. Туда же последовали скрученная из веревки петля и кусочек угля. Затем ведьма резанула себя по запястью и протянула руку над огнем, кровь струйкой потекла в пламя, шипя и спекаясь с брошенными раньше предметами в один красный шар.

– Прах к праху, тлен к тлену, земля к земле, из змеиных нор, из-за дальних гор, из адова пекла приди, врагов изведи, не спасет и крест, когда страх душу ест.

Шар запульсировал и лопнул тысячей брызг, поднявшихся вместе с дымом в трубу.

Ведьма затерла рану на запястье золой, кровотечение прекратилось.

Сполоснула нож, надела платье. Заплетать косу не стала, накрыла волосы платком. Прошептав: «Нет надежней колдовства, чем заряженная берданка», – достала из-под лавки холст, развернула, проверила ружье, вновь завернула, сунула обратно. Затем сама повалилась на эту же лавку без сил. Ее потряхивало – знобило. Погружаясь в короткий восстанавливающий сон, успела почувствовать, как кто-то накрывает ее одеялом. Не кто-то – мальчишка, жертвенный агнец, которого она… которому она… потом придумает что сделать. С этими мыслями ведьма и уснула…