Самая страшная книга 2018

– Мои опять на кухне орут, – зевнула она. – Ругаются и ругаются. Давай быстрее, я одеяло свернула, будто сплю, но мало ли.

Братья Хохолко нас ждали с картонным собачьим гробом. Васька опирался на большую лопату.

– Пошли, пока не стемнело совсем, – сказали они. – Мы придумали где. На стадионе в углу, за дорожками. И Жульку похороним, и мамке сирени надерем, она любит.

За домами военного городка в стене стадиона были чугунные решетчатые ворота, но сегодня их заперли, пришлось тащиться к главному входу. Фонари уже загорелись, хотя по-настоящему темно еще не стало. Пахло пылью, молодой листвой, обещанием теплого, щедрого кубанского лета. По дороге, пыхтя «гармошкой», проехал «икарус», на задней площадке какой-то солдат целовался с девчонкой. Я мельком глянул на Юку – заметила, нет? – но она шла грустная, зевала и смотрела под ноги.

В углу стадиона было темно, свет фонарей сюда не дотягивался, опадал на подлете, осыпался пылью в сирень, окутывавшую своим тонким, грустным запахом весь стадион. Мы положили коробку и начали копать – Васек держал фонарик и насвистывал похоронный марш, Юка царапала ручкой на фанерке «Жулька и ЩИНЯТА». Через несколько минут Серега остановился, принюхиваясь. Сиренью больше не пахло, ее обволок, поглотил запах сырой земли и плесени. Серега копнул еще раз, под лопатой хрустнуло. Мы уставились в яму.

– Фонариком посвети, – сипло прошептал я.

Из неглубокой ямы смотрело на восходящую луну ужасное мертвое лицо с забитыми землей провалами глаз, обтянутое почерневшей, местами отвалившейся плотью, скалилось мелковатыми зубами под ошметками губ. Над лицом мотком гнилой мочалки лепились волосы, уходили в землю вокруг, как черные корни. Лопата вошла в руку трупа, вывернула наружу истлевшую кисть.

– Аааааа! – сказал я, чтобы хоть что-нибудь услышать, и тут же сорвался на визг. Пузырь черноты лопнул, и мы уже неслись через стадион, под фонари, забыв, что ворота заперты. Юка споткнулась – я перехватил ее локоть, не дал упасть. Она дышала сбивчиво, со всхлипами, по лицу катились слезы. Добежав до ворот, близнецы перемахнули их, как обезьяны из «Мира животных».

– Мы батю разбудим… Он соберет мужиков… Вы своим скажите… Милицию…

И они убежали в темноту. Юка лезла медленно, я подпрыгивал от нетерпения и страха, мне хотелось побыстрее оказаться дома, растолкать родителей, почувствовать, что мир по-прежнему нормальный. И тут ее нога соскользнула по решетке, она повисла животом, застонала.

– Чего, чего? – испугался я.

– Печень, – прохрипела Юка. – Болит как сука…

Прошлым летом у Юки была желтуха, она долго лежала в больнице, а потом часто бледнела и складывалась пополам от боли. Я опять испугался до одури – Юка стонала, всем весом ввинчивая угол ворот в больную печень. Я ухватился за ворота.

Опомнился я, когда створка уже открывалась, Юка со стоном перелезла на стену и сползла по ней вниз. Не знаю как, но я оторвал ржавую скобу, на которую крепился замок, голыми руками.

Юка не могла разогнуться, я потащил ее к дому, где уже слышались крики и загорались окна.

– Укол надо от столбняка колоть, – сказала она, глядя на мои ладони. Я усадил ее на лавочку у подъезда – бледную, в порванной куртке и измазанной моей кровью ночнушке, с распухшим зареванным лицом и в одном сапоге. В руке она при этом по-прежнему сжимала фанерку «Жулька и ЩИНЯТА». Я вдруг понял, что ужасно ее люблю.

– Щенята пишутся через «Е», ты вроде не дура, – выразил я свои чувства. И пошел стучать в Юкину дверь, навстречу крикам, беготне, звонкам и синим отсветам милицейских мигалок на потолке моей спальни – далекие, но различимые, они заставляли тень от люстры прыгать из угла в угол.

Мы с Юкой сидели у меня в комнате и смотрели в окно. Что бы мы ни делали, наши глаза и мысли соскакивали в сторону могилы на стадионе, как намагниченная стрелка компаса, которая, покрутившись, показывает на север. Мы даже не сразу заметили, что в комнату вошли мои мама и папа, и смотрят на нас от дверей.

– Это была Наташа Меньшикова, – сказал папа без предисловий. – К нам на летучку капитан милиции приходил… информировал. Она мертва с октября. Просто чудо, что вы наткнулись на труп. Ужасное и маловероятное чудо…

– В мире есть плохие, больные и жестокие люди, – сказала мама, зло прищурившись. – И отличить их от нормальных по виду никак нельзя. И вот один из них схватил одиноко идущую из школы девочку, изнасиловал ее – не надо меня пинать, Павлик, им уже по десять лет, они все знают, – задушил… почти сразу… и спрятал тело. Поэтому, – мама присела на корточки, чтобы глаза наши были на одном уровне, – вы должны присматривать друг за другом, всегда! Не ходить поодиночке там, где никого нет…

– А что с Леной? – спросил я. – Мы ее не видели с самого…

– Их в санаторий отправили, – сказал папа. – Комэска позавчера отвез их на станцию в Краснодар, потом в Анапу на месяц. Наташу кремируют…

– Что значит «кремируют»? – спросила Юка.

– Сожгут, – ответил я.