– А то, – соврал Родион, ощущая, как страх, словно червь в яблоке, выгрызает в сердце тоннели.
Никита вошел первым.
Как только мальчики оказались внутри, дверь-гармошка зарычала механизмами, рявкнула, расправилась и отрезала путь к отступлению.
Иссушающий ужас охватил Родиона. Он стоял за спиной друга и не мог ни говорить, ни кричать. Язык окаменел, голосовые связки склеились. Из руки выпал обломок кирпича. Он вцепился в куртку Никиты и замычал.
– Шшшшш, сеанс идет, – прошипел кто-то в черном углу за старым кинопроектором, на котором крутилось что-то склизкое. Из объектива установки бил белый луч, он упирался в грязное полотно с мелкими дырами, натянутое в задней части автобуса, и, переваренный экраном, отражался вздрагивающим голубым светом.
На промятом полу, укрытом истертой резиновой дорожкой, валялись распотрошенные бобины. Кольца кинопленки шевелились, шелестели, расползались по салону. В трещинах и разломах стен, обшитых вздувшейся фанерой, копошились личинки. Родион слышал их влажную возню даже сквозь звонкий смех мальчиков и девочек. Затхлый заплесневелый воздух с приторно-едким смрадом шкрябал по горлу.
Никита выронил ржавую трубу и пошел в зрительный зал. Родион остался на месте.
Несколько рядов деревянных стульчиков занимали смеющиеся дети. Рядышком, плечом к плечу, сидели Артем и Паша. Перфорированные ленты кинопленки неторопливо обвивали и опутывали юных зрителей, подобно лианам, и прорастали сквозь их одежду и тела, переходя от одного ребенка к другому. Экран ничего не показывал, кроме умиротворяющего холодного свечения, но мальчики и девочки все равно смотрели и хохотали.
Родион чувствовал, как голубой свет вливается в него и наполняет восторгом, словно все самые счастливые минуты жизни слились в один нескончаемый миг. Он смотрел на экран, смеялся и хотел только одного – навсегда остаться в «Колобке» с Темычем, Пашком и Некитом.
Тонкие нити воды тянулись с неба к земле. На улицах кипели холодные мутные потоки. Город захлебывался.
Фонари еще не зажгли, и лишь свет из окон разжижал надвигающуюся темноту.
– Родя! Родя! – вопил женский голос, но через гул ливня крики не прорывались дальше нескольких шагов.
Наталья Швец в промокшей насквозь одежде носилась по улицам. Отчаяние и ужас душили ее. Весь день она собиралась позвонить сыну, но работа не отпускала ни на секунду. Да и к тому же в последнее время Родион ни разу не ослушался, делал все, что она велела, и вроде как причин для волнения быть не должно. «Он дома. Обещал ведь», – говорила она себе, каждый раз откладывая разговор с сыном. А вечером, когда бывший муж дозвонился до нее и спросил: «Где Родик?», она, ополоумев, вылетела из больницы в тапках, медицинском костюме и куртке нараспашку и побежала искать своего мальчика.
– Родя! Родя! – звала охрипшим голосом Наталья.
Сквозь шорох капель послышалось тарахтение. За завесой из воды и сумерек показался автобус, похожий на пассажирский, но что-то в нем настораживало. Фары колымаги не горели, а мотор то ли гремел, то ли скрежетал, издавая странные, не похожие на шум двигателя звуки. Она внимательно следила за ним, всматриваясь в детали, размытые дождем и затушеванные вечерней мглой.
В кармане заиграла мелодия. Наталья достала телефон из куртки и тут же забыла об автобусе. «Господи, хоть бы нашли», – взмолилась она.
– Нашел?! – Ее сердце замерло в ожидании ответа.
– Нет, – сказал Роман. – У полицейских тоже ничего. Послушай, иди домой…
Наталья слушать не стала. Она бросила трубку и побежала дальше по улице.
– Родя! Родя!
Вдоль дороги вспыхивали фонари, прижигая осеннюю тьму. Наталья затормозила на перекрестке и огляделась.
– Родя! Сынок! – Она кинулась через дорогу.
В электрическом свете, за мельтешащей водной пеленой, под забором котельной стояла маленькая фигурка.
– Родя! Господи, – Наталья упала на колени и крепко обняла окостеневшего сына. – Слава Богу! Жив! Роденька, милый, – горячие слезы текли по холодным щекам мальчика. Она прижимала его к груди, но он не реагировал на прикосновения матери.
– Что с тобой, Родя? – она заглянула в глаза сына, заросшие корками ужаса, из-за которых он не видел ни мамы, ни улицы, залитой дождевыми реками.
Сознание Родиона осталось запертым в передвижном кинотеатре «Колобок». Он все еще стоял в автобусе и уже собирался следом за Никитой занять место в зрительном зале. Но из черного угла за кинопроектором на свет выполз киномеханик дядя Саша.