Самая страшная книга 2019

Через полтора часа Матильда была как живая – в меру облезлая, тощая и с тупой, ничего не выражающей мордой. Незадача вышла лишь с левым глазом – рука у бабки Зои дрогнула, проткнула его иглой, и он вытек на стол, аккурат на разделочную доску. Пришлось вставить в глазницу раскрашенную фломастером яичную скорлупу.

– Ну вот, – пробормотала бабка Зоя, пристраивая Матильду Тридцать Пятую на полочку в зале, рядом с ее предшественницами. Когда-то, лет тридцать назад, тут стояли фарфоровые слоники – теперь же полку, шкаф и даже пол заняли чучела кошек. Драные, поеденные молью, с выпученными остекленевшими глазами (у первых, еще неудачных, Матильд они были заменены пуговицами), доверху набитые тряпками и газетами, в которых от сырости заводились мокрицы и нет-нет да и вылезали на свет божий из чучельных ртов и ушей – они громоздились плотной толпой. Бабка Зоя называла их «партийным собранием». Иногда ей казалось, что чучела молча и недобро следят за ней из темноты. Тогда она швыряла им подачку в виде тухлой рыбины или позеленевшей колбасы. Чучела молчали.

– Сяйик, Сяйик, – залопотали за спиной, и поджарый вислоухий пес оглянулся. Он полгода обитал в этих дворах и уже усвоил, что вариация слова «Шарик» – особенно произнесенная такими тонкими голосками с особенной, свойственной только им интонацией – означает чесание живота, трепание за ухом, а то и вкусную еду. Пес растянул губы, слегка обнажив нижние зубы, – опытным путем он выяснил, что это почему-то вызывает у людей умиление и дополнительное желание покормить и почесать его.

Мальчик стоял перед ним и протягивал печенье. Пес осторожно, стараясь не прихватить руку, взял лакомство. Он знал этого мальчишку, который чаще других приносил ему что-нибудь вкусное, бесстрашно трепал за ухо и бормотал о доме и диване. Вот и сейчас тот что-то говорил – на этот раз радостно, захлебываясь словами. Пес вслушался.

– Сяйик, мама йазйешила! Она сказала, что вечейом посмотйит на тебя, и если ты не совсем отвйатительный, то она согласна взять тебя домой!

Мальчик подпрыгнул и захлопал в ладоши. Пес тупо посмотрел на него. Он понимал, что происходит что-то хорошее – и это хорошее, кажется, связано с ним, – но в чем именно конкретно было дело, уловить никак не мог. Слишком много незнакомых слов, слишком уж восторженные интонации. На всякий случай он снова растянул губы и завилял хвостом.

– Ты совсем не отвйатительный! – от переизбытка чувств мальчишка шлепнулся на колени, обнял его и громко чмокнул прямо в лоб. Пес изо всех сил удержался, чтобы не отпрянуть, и, снова повинуясь скорее интуиции и расчету, чем порыву души, облизал ребенку лицо.

Тот весело рассмеялся, вскочил на ноги и побежал в подъезд. На пороге он обернулся и выкрикнул:

– Вечейом, Сяйик!

Пес вильнул хвостом и широко, смачно зевнул, клацнув зубами.

Остаток дня прошел без происшествий. Бабка Зоя по привычному маршруту прошерстила помойки, собрав в китайскую клетчатую сумку несколько коробок из-под тортов, вымазанные в краске джинсы и банку из-под этой же краски, а также целую охапку полиэтиленовых пакетов. К сожалению, здесь бесхозных кошек не водилось, придется идти в соседний квартал – тамошняя кошколюбка тетка Вася уже год как померла, так что как раз могли народиться новые. Но это бабка Зоя решила оставить уже на утро – для ловли кошек нужно было освободить две сумки, а также на всякий случай поискать несколько крепких веревок: не все блохастые осознавали, что бабка Зоя пришла принести им счастье.

Веревка находилась где-то в зале, в куче на антресолях. Шторы там были всегда закрыты – в них обосновалась колония тараканов, и после того как при очередной попытке открыть шторы на голову бабке Зое обрушилась рыжая шуршащая масса, к окну она больше не подходила. Из-за этого, а еще и из-за того, что стекла не мылись уже несколько лет – с тех пор, как дорогу к ним преградил небольшой завал из сломанных игрушек, – в комнате царил полумрак.

Бабка Зоя с трудом нащупала выключатель – его кнопка давно уже была утоплена в рассыпавшийся бетон и засаленные лохмотья сгнивших обоев. Пыльная, засиженная мухами лампочка на голом проводе под потолком зашипела, мигнула и, потрескивая, зажглась.

От увиденного у бабки отвисла челюсть.

В самом центре «партийного собрания» копошилось странное существо. Розовое, с мелкими белыми прожилками, как у куска свежего мяса, оно пульсировало, то сжимаясь в ком, то вытягиваясь в струнку, то превращаясь в подобие осьминога с множеством щупалец. Размер его было трудно понять – казалось, что меняя форму, оно одновременно уплотнялось или разряжалось, в какой-то момент даже начиная плескаться наподобие отвратительного желе. В комнате висел едва уловимый запах чего-то пряного и влажного.