Настроение который день было паршивое, потому что погода, работа, учеба – и никуда от этого не деться. Поначалу Катя еще держалась на энтузиазме, окунувшись с головой в занятия и в новую жизнь, но с наступлением зимы соскользнула в состояние, которое нормальные люди называют депрессией, а ненормальные – повседневностью. Каждый новый день казался калькой прошедшего: Катя просыпалась, когда было темно, ехала на работу, потом отправлялась на пары и возвращалась домой, вымотанная до предела, в той же зимней темноте. При таком графике даже выходные не особо радовали, потому что на горизонте всегда маячило серое завтра.
А еще эта церковь…
Из окон Катиной квартиры был виден скос ее деревянной крыши и прямоугольная башенка. Казалось, что в этой башенке постоянно кто-то стоит, будто неведомый служитель церкви осматривает окрестности и подмечает новых прихожан.
Окна не спасали от перезвона колоколов. Катя слышала его по ночам или рано утром, просыпалась раньше будильника и уже не могла заснуть. В Интернете нашлась информация, что церковь в общем-то не должна бить в колокола каждый день. По субботам или по праздникам – другое дело. Но у местных служителей (или как их вообще называть?) было свое мнение.
Впрочем, Катя понимала, что не будь она такая уставшая и раздражительная, ей было бы наплевать и на лифт с церковью, и на другие мелкие неудобства. Этот период нужно просто пережить. Сдать сессию, справиться с новогодней кутерьмой на работе, и тогда можно будет выспаться и побездельничать. Но пока приходилось терпеть, стиснув зубы, и верить в лучшее.
Она выпрыгнула из трамвая в метель, и холодный ветер неприятно облизнул лицо. День сурка, не иначе. Ночь, улица, фонарь, но без аптеки, а с тротуаром, который огибал «хрущевки» и вел Катю к району новостроек.
Редкие прохожие растворились в темноте и завихрениях снега. Звуки сделались глухими и далекими, был слышен только свист ветра. Слева мелькали пятнышки фар проезжающих автомобилей, но дорога вскоре скрылась за домами.
Где-то залаяла собака, а потом вдруг взвился сквозь ветер протяжный животный вой. Катя вздрогнула, отвлекшись от мыслей, завертела головой, осматриваясь. За забором слева поднимался бетонный каркас, облепленный кранами и строительными лесами. Справа рыли котлован, огородившись сеткой-рабицей. Густой снег мельтешил в свете фонарей.
Вой оборвался так же резко, как и начался. Почудилось, что сзади кто-то есть – Катя обернулась, запуская руку в карман и нащупывая газовый баллончик. Видимость была паршивой, снег растворялся в черноте через полтора-два метра. В проволоке на заборе трепыхалась старая спецовка. Катя вглядывалась в ночь несколько секунд, засекла движение – в свет фонаря выбежал бродячий костлявый пес, просеменил мимо, не обратив на Катю внимания, и исчез.
Снова раздался вой, и Катя ускорила шаг. Под ногами намело, в снегу виднелись цепочки собачьих следов. За распахнутыми настежь воротами мелькнула церквушка – Катя бросила на нее взгляд и остановилась от удивления: у церквушки собрались собаки. Штук десять или даже больше. Они сидели вокруг крыльца, задрав морды, и смотрели на дверь. Из окон лился мягкий красноватый свет. Дверь отворилась, и в метель на крыльцо вышел человек с ведром. Темный силуэт явно был мужским – высокий, плечистый. Собаки оживились, принялись вертеть хвостами. Кто-то взвыл, а в следующую секунду взвыли все собаки разом. Кате показалось, что человек на крыльце тоже взвыл, задрав голову к черному беззвездному небу. Это все напоминало какой-то сумасшедший ритуал.
Незнакомец высыпал содержимое ведра в снег. Вой затих, собаки бросились к угощению. Сквозь шум ветра сложно было что-то услышать, но Катино воображение живо подбросило звуки рвущейся плоти, хруст костей, яростное рычание. Она смотрела на кружащих в метели собак, словно завороженная. Сама не заметила, как сделала несколько шагов вглубь, за забор…
Показалось, что мир вокруг стал другим. Исчезли многоэтажки, строительные краны, провода. Ломая асфальт, проросли деревья – разлапистые заснеженные ели, сухие широкие стволы сосен… и церквушка стояла среди них, будто всегда тут и находилась. Катя разглядела разрушенную башню, кресты на двери… и одежду на почерневших стенах. Ее прибили гвоздями – старомодные платья, рубахи, детские костюмчики, военную форму. Вся одежда была в крови. Снег аккуратно ложился сверху и тут же таял. А за открытой дверью церквушки проступали контуры чего-то бесформенного, расплывчатого. Не человека, но и не животного. В темноте, разглядывая Катю, блестели глаза.
В кармане пиликнул телефон, и морок развеялся. Но церковь существовала и в реальности.
Катя попятилась. Человек, который кормил собак, спустился с крыльца и шагнул в ее сторону. Двигался он как-то странно – огибая пятно фонарного света по широкой дуге. Руки его были раскинуты в стороны, длинные рукава болтались на ветру, как у того старого шмотья.