Самая страшная книга 2019

Теперь в голосе Светы слышна вся ярость, весь гнев, который она копила со времен развода. С тех самых пор, когда она перестала произносить имя бывшего мужа и начала называть его исключительно «отцом Славика». Лена стискивает пластик так, что он начинает скрипеть, и ругает себя: «Как ты могла уснуть?!»

– Попробуй тоже дозвониться до его отца. – Слышно, как Света сморкается. – Я сегодня вылетаю в Москву!

Заканчивая разговор, Лена знает, что отец ничем не поможет Славику, исправить ситуацию способна только она. В открытое окно влетает ветер. Часы тикают. Ведут свой отсчет в этой стылой тишине.

Скованными морозом руками, тонкими, точно паучьи лапки, Лена вырывает чистые листы из блокнота для записей и выводит на каждом: «ОБЪЯВЛЕНИЕ».

Следом пишет:

«Пропал мальчик восемнадцати лет. Глаза карие, волосы соломенные, курчавые. Большой мясистый нос. Хорошо развит, эрудирован. Отличник. Походка твердая. Мы страдаем. Носит в основном кроссовки, джинсы, спортивную куртку. Сделаем все, что скажете. Верните внука!»

Правая рука отказывает, и тогда Лена пишет левой. Времени, конечно, уходит больше, да и получаются одни лишь каракули, но это не важно: они поймут.

Подставив руки под струю горячей воды, Лена ощущает, как они размягчаются, вновь обретая способность шевелиться, видит, как вздуваются синие вены. Руки приходят в боевую готовность, теперь они хотят разрядки…

Она варит сахарный сироп, а из оставшегося после рулета теста скатывает шарики величиной с грецкий орех. Кладет шарики на противень, расплющивает их кулаком и ставит в духовку на пару минут. Важно знать: нельзя доводить сироп до золотистого цвета, потому что в этом случае он быстро загустеет и превратится в карамель.

Лена добавляет в варящееся сахарное месиво мятную эссенцию, а потом поливает получившимся раствором выложенную на решетку выпечку. Глазурь застывает на глазах, и вот мятные пряники пополняют строй готовых блюд на кухонной тумбе.

Она чувствует себя разбитым сырым яйцом. Выглядит примерно так же. Надевая пальто на ночную сорочку, краешком глаза замечает одно из чудищ, которое задержалось после ночного визита. Оно каким-то образом забралось в зеркало и теперь взирает на нее оттуда. Лицо существа как луна, морщины – словно кратеры, такие глубокие, что в них можно даже спрятать какие-нибудь предметы. Глаза красные, воспаленные. Кожа половой тряпкой свисает с подбородка и щек, тянется к земле.

Никакое это не чудище, а не кто иной как она сама. Такая утомленная, измотанная.

Лена сует в карман деньги и найденный в тумбочке тюбик клея, молясь, чтобы тот оказался незасохшим, и с кипой объявлений под мышкой выходит из дома. Ей плевать на то, что она забыла дома трость. Плевать на то, что мороз кусает голые ноги. Абсолютно безразлично, что она второпях не додумалась обуться в сапоги и бредет по снегу в домашних тапочках.

К фонарю на краю улицы Лена лепит объявление о пропаже Славика. Сугробы по обеим сторонам дороги огромные, точно горы суфле.

В городе явно происходит что-то ужасное. Все вокруг кажется неправдоподобным, гротескным. Она идет мимо гаражей, которые то вздымаются, то опадают, чем походят на грудь впавшего в спячку великана. Один из них перевернут, на том месте, где должна быть крыша, чернеют каменные блоки фундамента, в дверном проеме видна красная машина с разбитыми стеклами, лежащая вверх тормашками на потолке. Но стоит только Лене взглянуть на гаражи, как они становятся прежними. А когда она отводит глаза, они вновь шевелятся, елозят, оборачиваются вокруг своей оси.

За дни, что Лена провела дома, Берильск как будто исказился. Преобразовался. Улицы вырастают друг из друга в некой телескопической перспективе, как будто смотришь на них через глазок в двери, прислоненный к другому глазку.

Цвета померкли, вылиняли, стерлись. Монохромная серость расползается по кварталам, как грязное пятно на яркой одежде, заглатывая все на своем пути: дома, вывески на магазинах, рекламные плакаты, автомобили и людей. Все, кого встречает Лена, имеют одинаковые серые лица, запавшие глаза, искривленные печалью рты. Люди, как и она, развешивают объявления на зданиях, запихивают под дворники машин, бросают в воздух, давая ветру возможность разнести их по району. Телефонные линии перегружены.

Что-то чужое ощущается в воздухе, враждебное. Какая-то холодная отстраненность. Какое-то звенящее отчаяние.

Уныние. Безнадега. Угнетение. Скрытое под пологом меланхолии беспокойство. Пульсирующая горечью ипохондрия.

В почтовом отделении очередь. Никто не разговаривает, никто не приветствует знакомых и не справляется о здоровье. Кассир за стеклянным окошком молча отпускает клиентов, вручая им вместе с покупками отпечатанные на компьютере предложения о выгодных кредитах или акциях в супермаркетах на приобретение по сниженной цене пыточных орудий. О туристических поездках в Бермудский треугольник с билетом в один конец. О появлении нового сильнодействующего наркотического средства – телефонного аппарата, в таких афишках написано: «Опомнитесь! Телефон отнимает ваши жизни. Телефон убивает».