– А мы вас зажда-а-ались… – дверь открылась полностью. – Проходите, гость дорогой. Матвейка ждет, совсем места себе не нахо-о-одит…
Тягачев невольно сделал шажок назад. На пороге стояла женщина лет пятидесяти – очень худая, некрасивая. Узкий лоб, еле заметные росчерки бровей, крючковатый, свернутый на сторону нос, темные, близко посаженные глазки, большой рот и массивный подбородок с крупной бородавкой посередине. По лбу, наискось – от зачесанных назад волос к виску, – тянулся шрам. Рваный, похожий на кривую кардиограммы, толщиной с шариковую авторучку.
Женщина улыбалась. Неумело накрашенные кроваво-красной помадой губы растянулись, как показалось Тарасу, до предела, выставляя напоказ мелкие кривые зубы. Левая сторона рта почему-то была заметно выше другой, и это делало улыбку неестественной, жутковатой…
Но сильнее шрама и улыбки Тараса напугал ее наряд Снегурочки. На голове торчало кривобокое, обшарпанное подобие кокошника, вырезанное, судя по характерному изгибу внизу, из пластикового ведерка. Воротник и карманы голубого ситцевого, сильно полинялого халата были небрежно оторочены облезлой серебристой мишурой. Она же обвивала голенища голубых резиновых сапог.
Тягачев сделал еще один шажок от двери.
«Шизанутая, – напряжение, не отпускавшее его весь вечер, окрепло донельзя. – Сука, на хрен мне это, а? Кинуть подарок и валить с концами».
«Снегурочка» словно уловила настрой Тягачева, ее глаза стали двумя черными льдинками. Уголки рта чуть-чуть опустились, и улыбка обрела сходство с оскалом.
– Заходи, Дедушка Мороз. Не огорчай нас с Матвейкой…
«Пригласят – заходишь, – проворно выкарабкалось из памяти. – Иначе пожалеешь».
Тарас шагнул вперед, чувствуя себя сопливым шкетом, которого вынуждают пойти в заброшенный дом, где когда-то жила ведьма.
«Снегурочка» шустро посторонилась, пропуская его в квартиру. За спиной Тягачева закрылся один замок, другой, третий… Тарас с трудом заставлял себя стоять спокойно, твердя заевшей пластинкой: «Ждешь, когда отпустят».
Женщина обогнула его, взяла за рукав – бесцеремонно, цепко, и повела по коридору. Шаги Тягачева сопровождались потрескиванием – вытертые, некогда коричневые доски были грязными, липкими. Жирные разводы на частично ободранных к так и не начавшемуся ремонту обоях, хлопья пыли, полиэтиленовые, завязанные и туго набитые чем-то пакеты и разный хлам вдоль стен, паутина… Тарас старался не смотреть по сторонам, злясь, что не отважится послать «Снегурочку» в жопу, а потом – вырвать руку, развернуться и уйти.
«Снегурочка» привела его к дальней комнате и тихонько постучала в закрытую дверь.
– Матвейка, к тебе гости-и-и! Впустишь?
Тягачев ждал, что им откроют, но женщина сразу же потянула дверь на себя. В довольно большой комнате царил полумрак, и «Снегурочка» уверенно шагнула туда, затаскивая Тараса следом. Раздался глуховатый щелчок, и возле двери вспыхнул свет. Лампочка единственного настенного светильника была покрыта желтоватым налетом и горела тускло. Хотя этого света хватало, чтобы понять – комната превращена в помойку. Несколько матрасов, щедро выставивших напоказ вату-внутренности, куски пенопласта, ломаные доски, ветошь, полиэтиленовые пакеты, картонные коробки, мятые газеты и другой, по большей части слежавшийся мусор занимали три четверти комнаты. В самом низком месте доходя Тягачеву до колена, а в самом высоком – до пояса. Странно, но присущий свалкам запах Тарас не ощущал, терпимо пахло затхлостью, в том же коридоре воняло гораздо хуже.
– Зовите его… – зло прошипела женщина, дернув Тягачева за рукав. – Вместе… Матвейка!
Тарас машинально повторил за ней, не узнавая своего голоса. И, прикипев взглядом не то к гнезду, не то – к улью из пакетов и газет – в дальнем, самом затемненном углу, в котором могла поместиться средних размеров собака.
«Гнездо» заерзало, тихонько зашуршали полиэтилен и бумага.
– Матвейка любит, когда шуршит и мягкое, – с неожиданной умильностью прошептала «Снегурочка». – А звон и стук – нет, сразу злится…
Край гнезда вдруг примялся под весом небольшой приземистой и очень странной фигуры. Она замерла, как будто рассматривая стоявших у двери людей, а потом двинулась к ним.
Зародившемуся крику не дала вырваться «Снегурочка». Пихнула Тягачева локтем в бок и с прежней злостью процедила сквозь зубы:
– Подарок… Доставай, живее.
Тарас поспешно наклонился. Руки дрожали, страх поглотил все мысли, и Тягачеву хотелось лишь одного – не отрывать взгляд от горловины мешка.
Когда Тягачев все же разогнулся, держа в руках черный, туго набитый полиэтиленовый пакет, величиной с килограммовую пачку пельменей, Матвейка уже был в шаге от него.