Самая страшная книга 2021

Зубы впились в шею калеке, его лицо исказилось, и он завалился на бок, все еще сжимая винтовку. Попытался сбросить тварь с себя, но та, отпрянув на мгновение, накинулась на него вновь. Замотала головой, разрывая в бахрому рану на шее, и глухой заклокотал, закатив глаза.

Солдат сделал шаг к ней, но ноги не держали. Он опять упал. Под маской хлюпало. Приподнявшись на локте, он увидел Прошку. Придавленный своим адъютантом и упырихой, тот одной рукой махал Солдату, а второй сжимал рукоять гранаты. Солдат успел откатиться на пару шагов, не дальше. Громыхнуло, и свет фонарей заполнился дымом, пылью и взвесью.

Взрывной волной Попа вдавило в стену, а Поэта, не успевшего даже удивиться, бросило на него. Вспыхнуло огнем в животе, а через секунду оба они повалились наземь. Поп тут же спихнул Поэта, тот пополз в сторону, кашляя и отплевываясь. Под ребрами наливался болью горячий шар. Поп скривился, но не стал даже смотреть. Он знал, что увидит там торчащую из его тела рукоять финки.

Поэт поднялся на четвереньки, растерянно мотая головой.

– Слышь, юродивый! – позвал его Поп.

Поэт перевел на него осоловелый взгляд.

– Колья у Солдата! Быстрее, пока блудница вавилонская не очухалась!

Но тот не понимал, лишь тряс кучерявой башкой и вращал вытаращенными буркалами. Поп даже засмеялся, когда возникший в клубах пыли Анархист невозмутимо пнул Поэта в голову и тот, ойкнув, опрокинулся навзничь.

– У меня еще есть колья! – заорал Анархист, и Поп увидел, что из ушей у него бежит кровь. – Где эта гнида?

Поп показал, и Анархист снова исчез в пыли.

Солдат уже не мог подняться. Он лежал и смотрел, как встают на место вывороченные взрывом суставы упырихи. Как сам по себе выпрямляется изломанный позвоночник. Как втягиваются в рваную дыру в брюхе ее внутренности. Красная Дама сверлила Солдата жадным взглядом, и язык ее, серый, как весь этот дом призрения с полумертвыми обитателями, как весь этот чертов город, скользил по кончикам зубов. Она довольно заурчала, увидев кровь, сочащуюся из-под его маски.

А потом ей на грудь опустился тяжелый подкованный сапог. Глаза Красной Дамы округлились, она распахнула пасть. Дернулась рука, но несросшиеся жилы на локте не смогли поднять предплечье. Анархист склонился над упырихой и проорал в оскаленную морду:

– Не шевелись, дура!

Одним отработанным движением он вогнал кол ей в грудь, добил его киянкой и радостно, по-детски засмеялся, отступая от извивающегося на полу чудовища. Огляделся, проковылял в сторону, поднял свою трехлинейку. Упыриха завизжала, и ее голос пронзил уши Солдата раскаленной проволокой. Однако Анархист даже не поморщился. Передернул затвор, прицелился, слегка пошатываясь, и всадил пулю прямо в распахнутую пасть.

Визг захлебнулся и вытек изо рта Красной Дамы вместе с осколками клыков.

Ослабевшие ноги не удержали Анархиста, и он повалился на спину. Кряхтя, кое-как уселся, облокотившись на чье-то изувеченное тело. Снова перезарядил винтовку.

Выстрелы один за другим лохматили бледную кожу, бурили каверны в вековой иссушенной плоти, дробили каменные кости и рвали жилы. Красная Дама билась в агонии яростно, словно по-прежнему надеялась одолеть смерть. Она выгибалась коромыслом, тянулась вперед, пытаясь оторваться от пола, добраться до врага и утащить его с собой в пахнущую гнилью вечность. Она бросила всю свою волю, все свои веками накопленные силы на эту борьбу. Но кол сидел крепко – и смерть взяла верх.

Как всегда.

Час спустя они сидели на набережной, возле воды, и ждали рассвета. Анархист, дергаясь и матерясь во все горло, выволок из подвала и Попа, и Солдата, а потом на себе притащил обоих сюда. Поэт пришел следом сам. Он прятал трясущиеся пальцы в карманах шинели, но не мог скрыть стучащих зубов. Поп лежал на ступенях, привалившись спиной к ледяному граниту. Лицо его сильно побледнело, поэтому кровь на щеке казалась особенно яркой и борода из-за этой бледности выглядела редкой и жалкой, но он все равно улыбался. Солдат сидел на корточках у самой воды, смотрел на волны. На затылке его, среди коротко остриженных мышиного цвета волос, можно было различить несколько розовых шрамов. Анархист не мог оставаться на месте, мерил гранит шагами, крутил головой, словно пытался вытряхнуть влагу, пожимал плечами. Кровавые потеки, тянущиеся из его ушей за воротник, успели засохнуть и теперь крошились при каждом движении.

– Ничего не помню, – бормотал Поэт. – Не понимаю. Какие-то инвалиды, подвал… Женщина… Посреди подвала ждала женщина, очень красивая. Она пела для меня. Не могло ведь такого быть. Привиделось, наверно?

– Конечно, – слабым голосом отвечал Поп. – Женщин вообще не существует. Это сатанинская фантасмагория, призванная губить души начинающих стихотворцев.

– Допустим, – не сдавался Поэт. – Но вы же там откуда-то взялись. Мы с вами кого-то искали. Помню, бегали от дома к дому, по дворам. И пить, все время хотелось пить.

– Потерпи, – сказал Поп. – Еще чуть времени – и пить расхочется, и память лишняя уйдет.

– А дальше что?

– Дальше? – Поп поморщился. – Я собираюсь отдать Господу душу. Других планов нет.