Самая страшная книга 2021

– Полагаю, забыть мои слова и постараться стать счастливой, – еще тише ответил Бергер. Еще мгновение они смотрели друг на друга, и Саша заметила, что возле черной повязки, закрывавшей левый глаз учителя, много тонких шрамов и такие же шрамы сплошь покрывают его руки, особенно беспалую левую. Тут Шилова скрипнула стулом из своего угла, и преподаватель двинулся дальше.

Однако, несмотря на бдительность классной дамы, даже после столь короткого диалога Сашу и нового учителя будто связала невидимая нить. Он явно выделял ее среди прочих; однажды, объясняя что-то, показал свои рисунки в тетради, воздушные, отточенные, великолепные. Вообще, он всегда носил с собой две большие тетради: одну для набросков и записей, а другую, очень истрепанного вида, обгорелую по краю, словно в последний миг спасенную из пожара, он не открывал никогда. Саше было очень интересно, что же в той, другой тетради.

Однажды они с Бергером попались друг другу навстречу в коридоре, будто случайно, но судя по тому, как поспешно преподаватель протянул ей какую-то книгу, он Сашу искал.

– Возьмите, вам пригодится. Только берегите от ваших классных дам.

Книга называлась «Курс рисования, составленный А. Сапожниковым». Саша в замешательстве уставилась на Бергера. К этому дню она уже вполне постигла всю глубину еще недавно непонятного и смешного для нее «обожания». Вежливость учителя, его рисунки и увлекательные рассказы сделали свое дело, а его молодость и, по-видимому, трагическая судьба, наградившая этого одаренного человека странными увечьями и забросившая его преподавать в небогатое училище для девиц, еще и вдесятеро усилили впечатление. Вот теперь-то Саша, будь она особой более экзальтированной, готова была бы и соль жевать, и уксус пить, заедая беленой, и руки себе резать. В полнейшем смятении она произнесла:

– Помилуйте, Эрнест Теодорович, это же царский подарок.

– Да полно вам. К тому же это не подарок, к концу учебного года вернете.

Должно быть, он яснее нее понимал, насколько бессмысленно любое подобное обучение для девицы, не предназначенной ни для чего иного, кроме как выйти замуж да воспитывать детей. И тем не менее незримая нить становилась день ото дня все прочнее. Несмотря на неустанный надзор классных дам, они умудрялись в продолжение целых двух месяцев вроде бы случайно встречаться в коридорах и в рекреации и, пока никто не видел, Бергер ухитрялся передавать ей кое-какие книги и смотрел ее рисунки. Впервые за все пять с лишком лет, проведенных в училище – да что там, впервые, пожалуй, за всю жизнь, – Саша чувствовала что-то светлое, теплое, похожее на счастье. Она по воспоминанию нарисовала пейзаж, что открывался с берега реки, где стояла давно проданная бабушкина усадьба – церковь, крыши деревеньки, – и стесняясь подписала: «Саша Руднева, 1858 год».

– Это вам на добрую память обо мне, – сказала она, протягивая рисунок Бергеру, потупившись. – Так жаль, что я не юноша. Я пошла бы к вам в ученики.

– Напротив, прекрасно, что вы не юноша, – с непонятной полуулыбкой ответил Бергер.

В тот день Шилова с утра почувствовала себя плохо и отправилась в лазарет, замены ей не нашлось, так что уроки проходили без надзора дежурной классной дамы. После урока рисования девицы выпорхнули в коридор – близился обед, – Саша же осталась, чтобы передать свой скромный дар. Бергер принес ей книгу на немецком языке, полную прекрасных литографий, и покуда Саша листала ее, то обратила внимание: учитель открыл загадочную обгорелую тетрадь и принялся увлеченно что-то там рисовать. Иногда поглядывал на Сашу. «Портрет», – с замиранием сердца подумала она. Так хотелось поглядеть! Никаких сил не было терпеть любопытство. «Пусть даже заругает», – сказала себе Саша и, улучив момент, когда Бергер увлекся своей работой, вскочила со скамьи и мигом оказалась за спиной учителя. В тетради с обугленными краями и впрямь был ее портрет, да какой – Саша с малых лет привыкла слышать, что она «жабка» и «дурнышка», а тут некая тень взрослого понимания пробежала по ее неискушенному сознанию, пока она смотрела на этот большой, пухлый, будто воспаленный, приоткрытый рот, на сумрачные глаза и детские веснушки. Вот что видел генерал Аба-шев… и Бергер? Тот судорожно захлопнул тетрадь и отложил на край стола. Внизу портрета было что-то написано, Саша не успела прочесть, что именно.

Они оба замерли в мучительном замешательстве, уставившись друг на друга, но тут в класс ворвались сразу две классные дамы и инспектриса, почему-то в сопровождении дворника.

– Поглядите, какое безобразие, какое бесстыдство! – разорялась Шилова, так некстати рано покинувшая лазарет. – Он остается с девушками наедине! Он подсовывает им это… – Шилова схватила со стола немецкую книгу, раскрытую, как назло, аккурат на литографии, изображавшей Адама и Еву подле печально известного древа совершенно обнаженных. Шилова аж захлебнулась.