Согласно теории Птицына, около восьми тысяч лет назад уровень Черного моря был на сотни метров ниже современного, оно было пресноводным озером, а на месте современного пролива Босфор существовал сухопутный перешеек. Однако затем что-то произошло. Какая-то катастрофа, в результате которой из Средиземного моря в Черное, через колоссальный водопад, хлынули потоки воды, затопившей огромные территории. Все это поразительно напоминало текст найденной в Армении рукописи, однако было в ней и кое-что еще. Там упоминался древний город, некая высокоразвитая цивилизация, существовавшая на месте нынешнего Босфора. Если верить словам трибуна и записанным им преданиям горцев, город был уничтожен в результате восстания рабов, использовавших против своих поработителей их же оружие, обладавшее колоссальной силой. Место, называемое в тексте «город Богов», было уничтожено, однако небольшое количество его обитателей сумели покинуть город и на огромном судне достигли Кавказских гор…
– Обсуждаете мои бредни? – усмехнулся Птицын, по своему обыкновению тихо подкравшийся к двери купе и втиснувший в узкий проем свое грузное тело. – Именно так все это в свое время назвали в Геологическом комитете.
– Сегодня все иначе, вы же знаете, – сказала доктор Штерн, когда Птицын уселся рядом с ней. – К вашим идеям относятся со всей подобающей серьезностью.
Женщина повернулась к Мясникову:
– Прошу вас, продолжайте.
– Если до этого момента сведения из свитка трибуна в целом, пусть и отдаленно, но напоминали известное нам по шумерским, древнегреческим и другим преданиям о потопе – за исключением, конечно, разрушительного «оружия Богов», – то с момента предполагаемого прибытия этого протоковчега в предгорья Кавказа история приобретает совсем иной оттенок. По словам римлянина, обитатели гор крайне неохотно говорили о противоречивой сущности этих таинственных беглых «богов», однако те явно представляли собой жуткую, враждебную всему человечеству хтонь. Согласно тексту, после прибытия корабля на сушу находившиеся на борту люди выбрались на берег, а затем завалили вход в корабль камнями, навеки запечатав последних «богов», названных «спящими», в корпусе судна. Сам корабль давно скрыт в толще гор, и лишь определенные изваяния-вишапы приблизительно отмечают места, где происходили все эти события.
– Расскажи лучше побольше о «богах», – ухмыльнулся Птицын и поднял руки в шутливой попытке напугать Елену. Та ответила ему таким взглядом, что игривость Птицына как рукой сняло.
– Ну, здесь рассказывать почти нечего, – пожал плечами Мясников, хотя внутри шевельнулся холодок. И это был не тот мерзкий окопный холод, призрак которого неотступно следовал за ним со времен холодной грязи Осовца. Нет, это был подзабытый со времен исследовательской работы с Забелиным неуютный мороз, пробегавший по коже всякий раз, когда он представлял себе облик этих гипотетических созданий – пусть и наверняка абсолютно вымышленных и созданных тысячелетиями фантазий и домыслов, за которыми определенно скрывалась некая развитая, неизвестная науке человеческая цивилизация.
– В путаных описаниях, которые трибун сумел выудить из обитателей гор, речь шла о неких чудовищах со множеством голов и конечностей. На этом основании Забелин даже предположил, что поведанная в свитке история стала основой не только для мифов о Потопе и ковчеге, но и для преданий о сражениях людей с чем-то вроде хтонических рептилий, начиная от славянского бога Ящера, известного нам всем Змея Горыныча – кстати говоря, само имя которого намекает на горы, – и заканчивая греческими гекатонхейрами – сторукими великанами с пятьюдесятью головами, сыновьями Урана и Геи.
– Все это очень интересно, – сказала доктор Штерн так, словно на самом деле ее куда больше интересовало нечто другое. – Сложно себе представить, что кто-то, даже тысячи лет назад, мог поклоняться подобным существам.
– Профессор Забелин… то есть мы полагали, что культ не носил характер поклонения, – ответил Мясников, глядя на мелькавшие за окном деревенские домики. Сгущались сумерки, среди раскисших от дождей полей, изрытых полустертыми линиями старых траншей, тут и там мерцали тусклые огоньки. – Скорее, если верить трибуну – автору свитка, – речь шла о некоем сочетании задабривания и своего рода стражи, охраны места упокоения божеств, чтобы не допустить их воскрешения. Говоря проще, древние жутко боялись их и поэтому пытались одновременно умаслить жертвоприношениями и быть готовыми к бою в случае, если жертвы не помогут.
– Вы говорите так, будто верите в их существование, – улыбнулась Штерн.
– Конечно, нет, – ухмыльнулся в ответ Мясников. – Но древние верили. Вероятно, речь шла о каком-то злобном и свирепом народе, на самой заре человечества достигшем высочайшего уровня развития. А что касается всей этой хтонической жути… Если относительно недавняя стычка вокруг одного полиса в Малой Азии ко времени создания гомеровской «Илиады» обросла таким множеством сверхъестественных подробностей, то что уж говорить о временах, когда люди едва освоили земледелие.