Самая страшная книга 2021

На то, чтобы прорезать сквозное отверстие, ушла вся ночь. Как и сказал Погосян, металл оказался удивительно крепким, хотя и был не толще бумаги. Определить хотя бы приблизительно состав сплава в полевых условиях было невозможно, и Мясников распорядился отправить образцы в Эривань.

А сам начал готовиться к спуску.

Когда бригада Погосяна наконец проделала овальное отверстие в поверхности объекта, вырезанный фрагмент таинственного металла ухнул вниз, соскользнув с неумело подведенных под него страховочных талей. Птицын, присутствовавший при этом инциденте и, должно быть, едва не лишившийся чувств от такого надругательства над древностью, на утреннем совещании рассказал, что глухой звук удара – или, скорее, шлепка – раздался лишь спустя пять-шесть секунд. А значит, глубина полости – или высота межпалубного пространства – составляла около сотни метров.

Что бы ни находилось внизу, оно было огромным.

К обеду все было готово. Мясников, Штерн и Птицын вошли на платформу подъемника в сопровождении двух вооруженных бойцов армейской роты, которая охраняла лагерь экспедиции. Также вниз отправились шестеро рабочих во главе с Погосяном, которые несли фотографическое, осветительное и иное оборудование, а еще несколько громоздких ящиков, на вопрос Мясникова о содержимом которых доктор Штерн лишь отмахнулась.

Впрочем, это было не важно. Все потеряло важность в сравнении с находкой. От ожидающего их внизу голова Мясникова кружилась похлеще, чем от горной болезни в первые дни экспедиции. Казалось, с того далекого дня, когда он отправился в неизвестность с перрона парижского Восточного вокзала, привычный мир последовательно превращался во что-то иное. Сначала Москва, изменившаяся до неузнаваемости со времен его бегства. Огромные проспекты, прорубленные в теле старого города, циклопические здания, словно рассчитанные на действительно новую породу людей-великанов, полубогов, – все это как будто предвещало огромные изменения, грядущие после их открытия. Потом горы, давно забытые, но, как и прежде, легко стирающие своим молчаливым величием все, что было прежде – даже войну. Кажется, и он сам здесь переродился – кашель и боли в груди почти перестали донимать его. Птицын считал, что помог горный воздух, но Мясников все же полагал, что происходит нечто большее – какое-то чудесное, немыслимое перерождение. И то, что они нашли там, внизу, станет парадоксальным образом его высшей точкой.

С этими бодрыми, искрящими, клокочущими в крови ощущениями Мясников погружался в недра горы. Его снова переполнял страх, но разве грандиозные перемены не должны вызывать боязнь и оторопь? Этот настоящий, живой страх куда лучше мертвенного окопного озноба. Пожалуй, с довоенных времен Мясников не бывал в таком приподнятом настроении. Скрежет и лязг платформы казались ему причудливой музыкой, своего рода торжественной симфонией, провожающей первопроходцев в пугающую, но манящую terra incognita.

Рабочие оборудовали подвесную клеть с лебедкой. Первыми, несмотря на протесты Птицына и Мясникова, доктор Штерн отправила двоих красноармейцев. Под мерное пощелкивание лебедки двое бойцов, с испуганными лицами сжимавших в руках винтовки, исчезли в черном зеве отверстия, источающем сладковато-гнилостный смрад. Странно было чувствовать этот запах. Мясников привык к сухому, лишенному примесей воздуху древних гробниц. Запаху вековечной древности, давно и бесповоротно умершей, исчезнувшей. Но эта вонь скорее воскрешала в памяти траншеи Осовца и газовые атаки. Там, внизу, явно была какая-то органика. Должно быть, корпус объекта не был полностью герметичен и внутрь все же проникла какая-то подземная флора и фауна. Мелькнули мысли о возможных причинах смерти многих участников знаменитой экспедиции Карнарвона в Долине Царей, но Мясников отбросил их. К черту все это. Они не могут позволить себе промедление.

Приторный запах разложения стал сильнее, струясь из отверстия, как отравляющий газ из ипритного снаряда. Цепь неторопливо исчезала в темноте отверстия, по грубо вырубленному своду скользнули тусклые отсветы фонарей спускающихся вниз солдат. В мыслях Мясникова возник образ рыбы, заглатывающей наживку, – а следом и рыболова, осторожно вытягивающего добычу. Кем в таком случае был он сам, он не знал, да и не хотел знать – в мыслях и эмоциях царил полный кавардак. К ощущению грандиозного открытия и едва ли не преобразования мира примешалось чувство глубокой, чудовищной неправильности того, что они делали, словно они оскверняли саму землю, проникая туда, куда проникать не следовало. Мясников списал эти ощущения на действие зловонных испарений. Им следовало заранее подумать о вентиляции.

Но вот веревка ослабла, а затем дважды дернулась – солдаты дали сигнал, что достигли дна. Мясникову не терпелось спуститься, но пришлось подождать, пока клеть не поднялась, чтобы опустить вниз мощные прожекторы. Только после этого следом за ними отправились ученые. Грузный Птицын нетерпеливо прыгнул в гондолу, отчего та опасно зашаталась.