Самая страшная книга 2022

Справа и слева пихали, галдели, дышали смесью пива и вискаря. Становилось все жарче, душнее, но большинство пришедших на концерт с легкостью принимали правила игры. Со спины навалились, и Олег едва устоял. Танька ойкнула, вцепляясь в его волосы, болезненно дернула, но он проглотил невольное проклятие.

Музыканты начали «Идем со мной». Мелодично, с красивой лидирующей скрипкой… во всяком случае, так должно было случиться. Вместо этого Олегу услышалась странная какофония, не имевшая ничего общего с привычной композицией.

Скрипка вопила так, словно ей пытались перерезать струны, причем повдоль. Гитары гудели вразнобой и со странным мерзким визгом, как если бы кто-то царапал вилкой по фарфору. А когда к музыкантам подключился вокал солистки, Олег поморщился. Вместо привычного женского голоса он вдруг услышал из динамиков зала что-то невнятное, протяжное и горловое, словно стон или надрывный женский плач.

Таня, казалось, не замечала ничего необычного. Судя по пожатию бедер, сейчас она и вовсе раскачивалась на его шее, махала руками и даже подпевала. Привстав на цыпочках, Захаров попытался рассмотреть сцену и оценить происходящее собственным взглядом. В конце концов, если группа решила устроить перформанс, это даже забавно…

Но на сцене все шло своим привычным чередом. Гитаристы увлеченно лупили по струнам, толстенькая скрипачка самозабвенно орудовала смычком, барабанщик наяривал так, что утром будут болеть руки. А вот солистка… она показалась незнакомой.

Высокая и худая, одетая в драные тряпки и звериные шкуры, женщина походила на сухую искореженную ветку, по недоразумению превращенную в человека. Запрокинув голову на тонкой шее, она рычала в прижатый к губам микрофон, оглушая утробным горловым ритмом, от которого у Олега тут же заболела голова.

Он попытался извернуться, чтобы крикнуть Танюхе, что вынужден уйти. Что сейчас ссадит ее в беснующуюся толпу и осторожно выгребет из людской волны на свежий воздух, иначе у него случится приступ.

Бедра невесты сжались сильнее в музыкальном экстазе, не позволив и пошевелиться. Захаров двинулся влево, тут же вправо. Прихватил девушку за колени и попробовал пробиться к краю концертной площадки, но ноги вязли в бетоне, будто в глубоких сугробах…

…Они еще и начать-то не успели толком, а Олег уже устал. От гор обрывков старых обоев, наваленных по углам, вездесущей бетонной пыли, сиротливо-пустынной комнаты и странного недоброго эха, дробившегося от зачищенных стен.

– А может, и правда красные? – спросила сидящая на его плечах Танюха, ловко орудуя шпателем.

Олег не ответил. Размеренный «шкряб-шкряб» над головой вдруг начал раздражать, как и пролетающие мимо лица ошметки сдираемых обоев. Грязно-серых, подтверждавших дурновкусие прошлых хозяев квартиры. Чуть задрав голову, Захаров поправил строительные очки и покосился наверх, пытаясь оценить фронт оставшихся работ.

– Ай, дурак, уронишь же! – ахнула Танюха, левой рукой вцепляясь ему в волосы и легко прихлопнув скребком по макушке. – Стой спокойно! Так что скажешь? Может, все-таки красные? Говорят, это очень неполезно для психики, но красиво же! У Ритки вон поклеены, и ничего…

Да, ничего. Наверное. Но это не точно.

Отвечать на вопрос Олегу не хотелось. Сквозь запыленные очки становилось видно все хуже, а пыль со стены валила словно усиливающийся снегопад. При этом в душе разливалось тепло, многообещающее и спокойное. Так, наверное, и должно быть, когда вместе с любимым человеком делаешь ремонт в первом семейном гнездышке?

– Скоро поем, – нараспев пробубнила Танюха, не переставая орудовать шпателем. «Шкряб» – подцепить краешек, «грррх» – оторвать от стены. Сбросить почти на голову будущего мужа, повторить операцию. – Ох, давно не ела вдосталь, корову бы умяла.

– Чего-о?! – Он даже хохотнул. Попробовал глянуть на невесту снизу вверх, но стиснутые бедра не позволили, да еще и в бока пятками ткнуло. – Мы же завтракали час назад!

Танька, похоже, не расслышала. А вот работу ускорила, и теперь мимо лица Олега пролетали уже не редкие обойные клочки, а целый листопад. Он фыркнул, чихнул, и вдруг ощутил, что жутко замерз.

Попробовал отойти от стены и почти присел, чтобы ссадить девушку, размять плечи и умыться горячей водой, в конце концов. Но не смог.

Содранные обои теперь устилали комнату до его пояса. Будто они с Танькой не крохотную студию вычищали, а целый подъезд. Скрученная в агонии, посеревшая от пыли мертвая настенная бумага вдруг стала плотной, непролазной, словно Захарова закопали в сухой цемент.

Представилось, что в руке невесты теперь поблескивает вовсе не шпатель, а нож-шкуродер. Что стены – это освежеванные бока гигантского зверя. Что старые обои, до пояса завалившие комнату, – сухие струпья, бритвенно-острые по краям, норовящие полоснуть и пустить крови.

Олег почувствовал, что тонет, как в зыбучем песке.

Дернулся, хотел вырваться на свободу крохотной прихожей и даже в панике сорвал строительные очки, но Танюха на его шее вдруг зашипела разъяренной кошкой…