Волна хлестнула семихвостной плетью. И первая лодка перевернулась, выбрасывая людей в воду, где их ждал ужас.
– Не надо!.. – закричал Емеля, но было поздно.
Друг Кира, который первым вынырнул на воздух, не успел сказать и слова: какая-то сила резко дернула его вниз, и Кир заорал, заметив, как метнулось рядом с ним огромное тулово.
Вода вскипела, выбросив алый фонтан. Отчаянно матерясь, парень во второй лодке пытался затащить в нее Кира, когда Щука напала снова: она выпрыгнула из воды, широко раззявив страшную пасть. И Емеля – мокрый, оцепеневший – еще успел увидеть, как на ее «короне» болтаются ошметки мяса.
Многоголосый вопль, опрокинутая лодчонка. Место, где только что барахтались люди, забурлило, точно рыбий котел. Малахитовая вода стала розовой, затем – ярко-красной. Лодку Емели качнуло, и ужас, что вспыхнул от этого, заставил взяться за весла и грести, грести, прочь, быстрей, от проклятого места и проклятой Щуки, от голоса совести и…
– Помоги!
Хрип за спиной.
– Помоги-и-и!
Дрожа, Емеля обернулся. Позади, цепляясь за перевернутую лодку, умолял о спасении Кир. Из его ног, откусанных до паха, толчками выходила кровь, смешиваясь с водой.
– Помоги-и… И-и-и!
Из воды вылетела остроносая морда. Хватанув Кира за культи, Щука дернула головой, отбрасывая огрызок человека в туман. И, помедлив, нырнула за добычей.
Емеля не смотрел, что было дальше. Страх, скрутивший внутренности, был так силен, что он очнулся лишь на берегу.
Бросив лодку, Емеля помчался домой. В глазах стоял проклятый туман, ноги заплетались, а в ушах звенели предсмертные крики.
«
– Я не твой, – выдавил Емеля.
Манчиха была права. Эта тварь – зло. Ему не надо было трогать ее. С самого начала.
А Манчиха… Почему она не спасла ее?
«Потому что не захотела. Она знала, что Манчиха ее подозревает».
Мох на вертком, стремительном теле. Зубы-иглы, зубы-шампуры. Бронзовая чешуя.
«
– Неправда!
Всхлипывая, Емеля остановился и сдернул повязку.
Новая чешуйка. И старые – еще тверже, крупнее.
– Я не твой, – сквозь зубы повторил Емеля.
Пальцы дрожали, когда он вытащил перочинный нож. Тряслись, когда начал резать. Но он сделал все, как надо. И так – полуживой, окровавленный – доковылял до дома.
– Ты! – бросился навстречу дядя Прохор. – Ты куда делся, мы везде…
Дядя запнулся. Но тут, чуть не падая, с другого конца улицы показалась еле бегущая бабушка.
– Емеля!..
Бабушка всхлипнула и стала оседать на дорогу. Лицо ее скривилось, оплывая с одной стороны.
– Бабушка! – заорал Емеля, кидаясь к ней.
Он не заметил, как рядом вырос папа. Не слышал тех, кто спрашивал, что случилось. Мир рухнул в бездну, где плавала довольная, сытая Щука.
В тот же день бабушка умерла. Инсульт. Два дня Емеля молчал, не отвечая на вопросы: ни родителей, ни милиционеров. Ни на вопросы врача, которого вызвала мама, – уже дома, когда забрала его в Самару.
Вскоре разгорелся скандал: папа хотел, чтобы он приехал на похороны бабушки. Мама же выступала против: опасно, ведь Кира еще не нашли. Но тут Емеля заговорил:
– Я поеду. Я… хочу попрощаться.
На похоронах, в толпе, он и услышал, что отец Манчихи, отчаясь найти виновников смерти дочери, напал на мать Кира. Пытал ее… и допытал. Теперь в СИЗО. Есть версия, что на самом деле это он убил и закопал где-то Кира с дружками. А потом еще на его матери отыгрался.
Покачнувшись, Емеля сглотнул. А после – увидел Щуку.
Ее голова торчала из шеи тети Зои. Вот повернулась, поднесла платок к рубиновым глазам. Подмигнула.
Емеля застыл.
На плечо вдруг лег здоровенный плавник.
– Ты как?
Голос дяди Прохора. А голова – Щучья. Зубы так и сверкают.
Букет с двенадцатью розами затрясся в руке.
– Сын!
Она там и тут. В дяде Викторе и тете Марине. В мужике из похоронного бюро. В папе. В…
Емеля выронил букет и упал. Тело его стало сотрясаться в судорогах, из глаз брызнули слезы, а перекошенный рот стал выплевывать, выкрикивать, хрипеть правду о нем и Щуке…
Конечно, ему никто не поверил. Мама плакала, обвиняя во всем отца с его потаканием рыбалке. Жизнь наполнили кошмары. Психиатр уверял, что все из-за смерти близких: подруги и бабушки. Что так бывает. Живой может обвинять себя, резать себя, как порезал себя он. В глазах взрослых Щуки не существовало. Просто
И он смирился. Сделал вид, что согласен. Пил все положенные таблетки.
Где похоронили Манчиху, он так и не узнал. Семья переехала в другой федеральный округ, хотя папа ежегодно летал в родные края, чтобы побывать на могиле матери. Он хотел, чтобы и сын однажды присоединился к нему. Но мама… Родители ссорились все чаще, сильней. В конце концов развелись. Через какое-то время – умерли.
Емельянов привык жить один.
А потом случилась эта работа. Маша.
И командировка в Самару.
…Вдалеке из воды высунулась корона, что за годы выросла еще больше. Тварь приплыла на зов, и Емельянов радостно оскалился.
– Щука! – крикнул он. – Я разгадал твой план! Знаю, чего ты добивалась!
Нет ответа. Лишь близкий плеск отовсюду.