Самая страшная книга 2022

Мама выбивает сиденье у стула топором, разламывает стул, затапливает буржуйку. Потом садится на матрас рядом со мной, прижимает меня к себе и раскачивается из стороны в сторону. Раскачивается и бормочет: «Живая, живая…»

Я не успеваю сказать маме про конфеты. Кто-то идет по коридору, шаги тяжелые. Неужели Волчиха ожила? Мама встает и хватает топор.

В дверь стучат. И кто-то спрашивает хрипло:

– Гаранины здесь живут?

– Здесь! – отвечает мама, поудобнее перехватывает топор и подходит к двери.

– Вам посылка. Я от капитана Гаранина.

Мама открывает дверь. На пороге стоит кто-то невысокий, худой, в грязном ватнике.

– Это вы Лидия Ивановна Гаранина?

– Я. – Голос у мамы дрожит.

– Вам посылка. И письмо. Вот.

Он протягивает маме что-то, а что – мне толком не видно из-под платка.

Мама читает вслух: «Милая Лида…» – и начинает плакать.

2006 г., Маргоша

Стою в углу. Обои больше не ковыряю: если бабушка увидит отодранный клок, я из угла вообще не выйду. Так и буду здесь стоять, пока не состарюсь и не умру.

Так что клок обоев я кое-как обратно пристроила. Потом попробую приклеить.

Входит бабушка. Смотрит на меня так, будто насквозь видит. И вдруг говорит:

– Ладно, хватит. Вылезай, а то корни там пустишь. Давай мириться.

Ушам своим не верю. А бабушка протягивает мне согнутый мизинец, словно она и не бабушка вовсе, а такая же девчонка, как и я.

– Мирись, мирись, мирись и больше не дерись, – говорим мы хором и расцепляем мизинцы.

– Ты не дуйся, – тихо говорит бабушка. – Нервы у меня ни к черту. Жизнь у меня была… всякая была, в общем. Вот и срываюсь по мелочам. Хочешь, в зоопарк сходим?

От счастья я и сказать ничего не могу. Только киваю.

1942 г., Рита

Какой счастливый день сегодня! Папа жив, жив, жив! Посылку прислал: две пачки печенья и сухарей полкило. Мама с лейтенантом Скворцовым нарубили стульев, растопили буржуйку жарко-жарко. Мы пьем кипяток с сухарями, и Скворцов тоже его пьет. Когда он собирается уходить, то сует мне кусок сахару и гладит меня по голове. А потом, уже у двери, говорит маме: «Машина послезавтра пойдет обратно…» и что-то еще, но я не слушаю. Я обнюхиваю и облизываю сахар. Кусок маленький и пахнет табаком, но это настоящий сахар, как раньше, до войны.

Мама провожает Скворцова до лестничной площадки, светит ему коптилкой. Возвращается, садится ко мне на матрас и обнимает меня крепко-крепко.

– Мы уедем, Риточка! Уедем! Лишь бы все получилось…

До чего же трудно просовывать руку в карман. Но я все-таки вытаскиваю оттуда «Мишку».

– Мам, смотри…

Протягиваю маме конфету и кусок сахара. Хоть я его и облизала, но там еще много осталось.

Мама всплескивает руками:

– Это тебе Скворцов дал? Да?

Киваю. Это же не то что соврать: я просто молчу. И про те конфеты, которые съела, тоже молчу. А то просто умру от стыда.

Мама опять меня обнимает. И я ее тоже.

2016 г., Маргоша

Бабушкин комод я стала разбирать только через месяц после похорон, раньше просто руки не поднимались. Это было все равно что могилу разрыть. А потом решила: сколько можно! И отперла комод маленьким ажурным ключом. Он всегда лежал на каминной полке, под старыми бронзовыми часами с орлом. Как же я боялась камина, когда была маленькая!

В комоде не оказалось обычного старушечьего хлама: лоскутков, пуговиц, баночек с засохшими кремами, старых лекарств. Только духи, пара флаконов. Жестяная коробка из-под чая, в ней пачка фронтовых писем прадеда и его ордена. И еще резная шкатулка, а там пожелтевший конверт.

В конверте несколько фотографий. Вот бабушка совсем маленькая, в платье с ромашками. Вот она уже школьница. Худая, одни глаза. На обороте фотографии надпись химическим карандашом: «Маргарита Гаранина, 1945».

Словно слышу ее голос: «Мама раскрошила сахар молотком, мелко-мелко. Раньше сахар кололи щипчиками, но мы их на хлеб променяли, они серебряные были. А конфету мама нарезала ножом на тонюсенькие ломтики. Я не помню, как мы ехали, только помню, как меня в кузове прятали под брезент. А мама мне всю дорогу совала в рот этот сахар по крошке или по одному ломтику конфеты. Нужно было их держать под языком, как валидол, пока не растворится. И себе тоже клала их под язык, конечно. Без них бы мы не доехали, точно. Замерзли бы».

Под фотографиями фантики от конфет: один от ириски «Кис-кис» и два от «Мишки на Севере».

На одном фантике белому медведю фломастером пририсован красный платочек.

Александр Матюхин Рутина

Рутина убивает часто.

Двенадцать процентов самоубийств происходит из-за того, что людям стало скучно жить.

Десять процентов семейных пар разводятся из-за обыденности (пассивная смерть из-за клинической депрессии, каково?).

Четыре процента людей, совершивших убийство, делают это, чтобы разнообразить свою жизнь.

То есть кто-то берет молоток и забивает до смерти случайного прохожего просто потому, что ему надоело из года в год вставать по будильнику, ходить на работу, обедать в одной и той же столовой, каждый день слушать своего начальника и засыпать сразу после быстрого перепихона.