Самая страшная книга 2022

Потом табуретку сожгли. И книжку тоже. И позолоченные рамы от картин. Они шипели в огне – наверное, гореть не хотели. Пламя от них было сине-зеленое, как хвост у павлина в зоопарке. Картины тоже сожгли.

Потом съели мою куклу Лилю. То есть она еще бабушкина, мамина. Была. Мама вспорола ей живот ножом-пилой. Там были отруби, полный стакан отрубей. Я ревела весь день, а потом мама сварила из отрубей кашу и мы ее ели. Целую неделю.

Волчиха больше не воет, только скребет по двери. Наверно, кончается. Это мама так говорила про бабушку, когда та умирала. Вот умрет Волчиха, и я останусь совсем одна в квартире, пока мама не придет.

Между косяком и дверью просовывается лезвие – длинный кухонный нож. Слепо шарит вверх-вниз: Волчиха пытается найти и откинуть крючок. Странная она: разве не видит, что дверь снаружи заперта на висячий замок? Про задвижку она не знает. А крючок мама давно сняла.

В коридоре что-то тяжело падает. Нож так и остается торчать из щели.

Теперь в квартире одни мертвецы. Ну еще и я. И драконы.

2006 г., Маргоша

Я уронила недоеденный хлеб на пол. Бабушка меня отругала и поставила в угол – как раз у камина. Сама стоит рядом и говорит, говорит, говорит…

– Мы каждую корочку берегли! Такой кусок мог человека спасти, а ты хлебом разбрасываешься! Моя мама в жизни крошки хлеба не выбросила!

Стою, боюсь. Бабушку слышу, но не слушаю. Тот, другой голос умолк – почему? Я его боялась, но успела к нему привыкнуть. Куда он делся?

– Постой, подумай о своем поведении!

Бабушка фыркает и уходит на кухню. А я остаюсь стоять носом в угол, между камином и стеной.

1942 г., Рита

Драконьи морды почти соприкоснулись. Значит, я скоро умру. Но мне почти нестрашно, только тоскливо.

Пытаюсь вспомнить что-нибудь хорошее. Не получается. Раньше мама была совсем другой: доброй, веселой, красивой. И молодой. А сейчас она похожа на Бабу-ягу. И на Волчиху тоже. Все они на одно лицо: старые, худые, грязные, в морщинах. И в этих морщинах – копоть.

Раньше они с папой говорили между собой особенными голосами. Услышишь – сразу станет тепло и щекотно между лопатками, хочется смеяться. А сейчас мама часто плачет и проклинает папу. Ругает его страшными словами за то, что написал в письме, чтобы мы не уезжали, остались в городе. Его никогда не сдадут, писал папа. И себя она тоже проклинает – за то, что его послушалась.

Была бы жива бабушка, так отшлепала бы маму по губам – как меня, когда я приносила с улицы плохие слова. Но бабушки нет.

Папа где-то далеко. «В окопах», сказала мама. Бабушка говорила, что окоп – это такая яма в земле.

Все в земле: бабушка, Нинка, Люська, Женька, Витька. И папа тоже.

Наверно, я всегда, всю жизнь сидела здесь, в промерзшей комнате. А все, что было раньше, просто приснилось. Или я это все придумала.

«Фантазерка ты моя!» – говорила бабушка.

Однажды в воскресенье мы пошли гулять. Мама надела крепдешиновое платье и надушилась. Папины белые парусиновые туфли я начистила зубным порошком. Прическа у него тогда была «под политику» – это когда волосы назад зачесывают. И тенниска со шнуровкой, в черную и зеленую полоску. А мне бабушка сшила голубое платье в мелких белых ромашках. Много-много их, целое поле. Бабушка сказала, что это маргаритки. Меня ведь по-настоящему, по-взрослому Маргаритой зовут.

Мне тогда купили воздушный шарик – голубой, как платье. И еще мороженое. Папа с мамой шли под руку, разговаривали, смеялись. Бабушка ждала нас дома к чаю, а на столе стояла вазочка с конфетами. Самые вкусные – «Стратосфера». Самые любимые – ириски «Кис-кис», их можно долго сосать, и они все никак не кончаются. А самые красивые фантики у «Царицы ночи». Мы все собирали фантики. Нинка хвасталась, что у нее таких целых три. Я хотела один выменять, но Нинка соглашалась меняться только на «Южную ночь» или «Журавлика».

Куда это все делось? Не могло же оно исчезнуть.

Значит, ничего этого и не было. Я все придумала, чтобы не так страшно было сидеть и ждать. Все-все: и мамино крепдешиновое платье, и конфеты, и фантики. А на самом деле есть только промерзшая квартира и мертвецы.

Сижу, смотрю на драконов. На облачко, которым становится мое дыхание. На черную пасть камина.

Мне уже не страшно.

2006 г., Маргоша

Стою носом в угол, ковыряю обои. Они зеленые, с белым узором. Под ними другие, с васильками. Потом полосатые. А дальше газеты. Пожелтевшие старые газеты. Отдираю еще немного и читаю: «…ных боев наши войска оставили город Лугу…»

Камин раззявил черную пасть, вот-вот меня сожрет. Хоть бы скорее бабушка пришла.

Я давно поняла: когда тебе плохо, надо что-нибудь съесть – например, конфету. Сразу полегчает. Пусть ненадолго, но потом может случиться что-то хорошее. Мама придет, дождь закончится, девчонки гулять позовут. Это главное – продержаться.