Самая страшная книга 2022

— Рома, я толстая! — Сара не выдержала, мотнула головой. — С детства я ложилась на краю кровати и ждала, когда же наконец придет Серый Волк и откусит на хрен эти бока. И не надо говорить мне про принятие, ты ничего, слышишь, ничего не знаешь о том, каково это! Может, в пятнадцатом, или каком там веке это, — Сара ткнула в картину, — это считалось признаком благородства, достатка и плодовитости. Но сейчас это признак болезни.

Со стен на нее взирали богини Ренессанса, и Саре стало неуютно из-за своих слов. Она съежилась, мелко подрагивая, и плотнее обхватила руками живот.

Рома прислонил картину к дивану и опустился на корточки. Коснулся веснушчатого предплечья.

— Позволь написать тебя такой, какая ты в моих глазах. Тебе не надо ничего принимать, ни во что верить. Мои краски честнее всяких слов.

Сара подняла голову, вытерла ладонью влажные щеки.

— Ладно, Рубенс. Забери меня в Ренессанс.

92 килограмма

Когда Рубенс достает из ее рта обслюнявленный кляп, Саре хочется цепануть за бледные пальцы, почувствовать, как хрустят фаланги на зубах. Она сдерживает крик и борется с желанием плюнуть в нависшую щетину.

— Я опять увлекся, да? — Он по-прежнему избегает смотреть в глаза и больше не выглядит таким уверенным. Уверенность ушла из него вместе с эрекцией. — Прости меня, ладно? Любимая моя…

Сара тяжело дышит. Наблюдает, как Рубенс снимает шпагат с ее опухших, раскрасневшихся ног. Она ждет, когда снова сможет стать на твердый пол, растереть зудящую кожу.

— Я думал, тебе понравится, — бормочет Рубенс.

Он действительно слишком часто «увлекается»… Долгое время Саре удавалось списывать его фантазии в постели на темперамент творческой натуры. Все эти взбитые сливки на сосках и суши на животе… Она училась получать оргазм липкой и пропахшей рыбой, пока солоноватые запахи моря не сменились запахом лакированной кожи и металла на запястьях.

Но даже тогда Рубенс не «увлекался».

А в начале лета отвез ее в тихий дачный домик, где годами творил в одиночестве и который куда больше, чем городская квартира, напоминал рабочую студию, заваленную недописанными полотнами. Рубенс отпер неприметную дверь, окрашенную в тот же цвет, что и стены прихожей, повел за собой по узкой лестнице вниз. И подарил Саре подвал.

Да, именно так и выразился:

— Я дарю его тебе! Теперь это твое место. Место, где ты можешь быть собой.

Просторный, с праздничными гирляндами на стенах, огромной кроватью, плазмой и забитым «Коммунаркой» и «Рошеном» холодильничком.

В тот день Сара впервые задумалась о том, что Рубенс «увлекается», пока рассматривала прилагающиеся к подарку секс-качели. Поначалу ей было даже смешно представить себя среди этих строп и ремней — уж больно ненадежно выглядела свисающая с потолка конструкция.

Но следующие месяцы они здорово повеселились с этой игрушкой, и все опасения Сары залегли на глубину, утрамбовались едой и хорошим сексом. Больше не нужно было тратить силы, чтобы ворочать собственную тушу на кровати, стропы позволяли почувствовать невиданную легкость, открывали путь к новым позициям и ощущениям.

… Сара висит и ждет. Тело все еще болит от веревок. Ей не нравится медлительность Ромы, не нравятся мысли, что норовят залезть в голову. Но пока под ногами нет опоры, пока нельзя подняться из подвала и проветрить голову, затравленные в самое нутро догадки будут подкатывать жгучей тошнотой, сбивать дыхание.

И после сегодняшнего их больше не выйдет игнорировать.

— Ты же знаешь, как я тебя люблю. — Рубенс наконец подходит и заглядывает в глаза. — Как ты мне дорога.

И веревки будут затягиваться все туже, пока однажды не порежут плоть. Ведь даже качели он купил в БДСМ-версии, с надежной фиксацией щиколоток и запястий.

— Когда я тебя вижу… твою красоту, — Рубенс гладит Сару по голове, — я теряю рассудок. Без твоей красоты этот мир для меня ничто.

Все это время им двигало нечто большее, чем скука или потребность в экспериментах. Только Сара. Словно каждый набранный ею килограмм подсыпал углей ему в штаны.

— Ты совершенна. Я не могу себе позволить потерять тебя.

Она все еще висит. Ремни все так же держат по рукам и ногам, фиксируя в нелепой позе, словно в гинекологическом кресле.

— Развяжи. Меня. — Сара старается говорить как можно четче, но голос получается тише и мягче, чем ей хотелось бы.

Рубенс улыбается и продолжает водить пальцами по ее волосам.

— Рубенс… Рома, это уже совсем неприкольно! — Сара запрокидывает голову, чтобы лучше его видеть. — Давай развязывай, слышишь?

Кровь приливает ко лбу, бьет по вискам. На миг кажется, что пол и потолок меняются местами, не разобрать, где что. Скрип пружины больно врезается в барабанные перепонки.

— Мне страшно. — Сара жмурится, стискивая зубы. — Развяжи меня… Развяжи, развяжи, развяжи!

80 килограммов

— Ты почти ничего не съела.

— Наелась, — соврала Сара и с сожалением посмотрела на отодвинутую тарелку. В желудке колыхнулась непривычная пустота.

Горели свечи, но едко-приторную «лаванду» заглушал теплый запах ужина.

— Невкусно? — Рома шкрябал вилкой, собирая густой соус. — Я старался.