Сара лежит и думает об еще одном сложнейшем испытании — подъеме по лестнице. Представляет, как позвонит матери. И что скажет полиции. Размышляет и о том, как не сможет больше ходить мимо кондитерских и пиццерий. Забегаловок и ресторанов. Не сможет смотреть кулинарные шоу.
После качелей бетонный пол и тело художника кажутся самой мягкой, самой удобной из перин. Кровь перестает течь, а значит, можно не торопиться.
Пальцы Рубенса отбивают последние удары тика и замирают. Сара расслабленно шепчет:
— Держи свою Грацию, Рома.
Алексей Искров
Глубина
Море исчезло.
Артем исчез. Он стоял у кромки воды, светлые волосы, не испачканные кровью и грязью, трепал ветер. А затем, в одну секунду, пляж, луна и волны пропали. Сон спугнул протяжный гудок поезда.
Сергей сел, зевнул и выглянул в окно. За ним мелькали гаражи, изрисованные граффити: в утреннем сумраке рисунки напоминали смазанные чернильные пятна.
В дверь постучала проводница.
— Прибываем.
Сергей, не поворачивая головы, кивнул. В купе до сих пор пахло морем.
Он счел это хорошим знаком.
Ноябрь выдался холодным, ветреным, в воздухе искрила мелкая морось, уже не дождь, но и не совсем снег. Владимир Геннадьевич настоял, чтобы на вокзале Сергея встретил водитель, и тот уже ждал на перроне, переминаясь с ноги на ногу. Представился, взял сумки и пошел к машине.
На самом деле Сергею хотелось спуститься в метро, вдохнуть подзабытый запах креозота и мокрой пыли, а потом выйти на случайной станции и немного побродить по Москве, но с клиентом он спорить не стал.
За окном проплывало утро, по капле перетекающее в день. Темно-серые тучи висели так низко, что почти цепляли крыши особенно высоких домов.
Сергей часто бывал в столице по работе, но каждый раз неизменно возвращался обратно в провинцию, в дом, где когда-то был счастлив. Впрочем, ему нравилась Москва. В конце концов, он здесь родился, и только в четырнадцать его отправили в ссылку к деду.
«Всему есть предел», — сказала мать тогда. Отец отвернулся. А поезд увез Сережу прочь.
После разговоры с матерью ограничивались редкими звонками, в которых сквозила обоюдная неловкость. Он старался наладить контакт, но лед так и не удалось растопить. Отец вовсе отказывался говорить с ним. Даже на похоронах жены не проронил ни слова, только смотрел исподлобья, и этот взгляд был красноречивее любых слов.
Когда умерла мать, а отец молчанием дал понять, что не хочет знать сына, последние ниточки, связывающие Сергея с Москвой, оборвались, и он больше не мог называть ее родным городом. Она стала чем-то вроде дальней родственницы, которую навещаешь несколько раз в году.
И теперь Москва всматривалась в Сергея, а Сергей всматривался в Москву.
Джип миновал ворота, въехал во двор и замер у подъезда новенькой многоэтажки.
— Приехали, — сказал водитель.
Лифт плавно поднялся на седьмой этаж. В коридоре властвовала идеальная чистота, едко пахло лимоном.
Владимир Геннадьевич уже стоял в дверях. Крупный, лысый мужчина, с полными губами, мягкими чертами лица и жестким взглядом. Густые брови, сходящиеся на переносице, придавали ему рассерженный вид.
— Проходи. Стас, покури пока.
Водитель развернулся к лифту, а Сергей пошел за Владимиром Геннадьевичем.
В просторной гостиной почти не было мебели. На стене висела огромная плазма, у окна стояла пара кресел, а между ними — столик из матового стекла, и больше никаких предметов интерьера.
— Обживаюсь еще, недавно переехал, — словно уловив ход мыслей Сергея, сказал Владимир Геннадьевич. — Давай сразу к делу. По телефону я сказал тебе не все. Некоторые вещи не следует доверять телефонам и Интернету — это я усвоил отлично. Нет ничего ценнее диалога лицом к лицу, особенно в важных делах, а это максимально важное дело. Мне нужна защита, понимаешь?
— Понимаю, но и вы должны понять, что цена может качнуться. В зависимости от подробностей.
— Не проблема, но если ты обычный шарлатан… Давай начистоту. Откажешься сейчас — не страшно. Зуб даю. Денег за билет и гостиницу не потребую, назад отправлю, никаких претензий, но если это выяснится позже…
— Шикарное предложение, искушаете. Но я знаю свое дело.
Владимир Геннадьевич сел в кресло и кивком предложил располагаться напротив.
— Прекрасно. Выпить хочешь?
— Нет.
— На работе не пьешь? Уважаю. Ладно, давай ближе к теме.
Владимир Геннадьевич нагнулся и поднял стоявший возле кресла кожаный портфель, достал папку и кинул на стол.
— Изучай.
Внутри лежали фотографии. Сергей посмотрел одну за другой и вернул снимки на место. Владимир Геннадьевич внимательно следил за каждым его движением.
— Кто это? — спросил наконец Сергей.
— Мой сын. Игорь.
— Что с ним?
— А вот тут самое интересное. У него все внутренности сгнили. Кожа нетронута. Как живой на вид, только бледный, да? А внутри кашица, мне эксперт сказал. Биологических следов на теле нет, дверь квартиры заперта изнутри. Короче… я думаю… Игоря прокляли, а теперь меня преследуют. — Последнее предложение Владимир Геннадьевич выпалил на одном дыхании.
Сергей снова приоткрыл папку: