Самая страшная книга 2022

Ветер рассвирепел, толкнул Сергея в грудь, прочь от Артема, ближе к воде, которая начала покрываться льдом. Луну в одну секунду затянули тучи. Пошел снег, и не осталось ничего, кроме ревущей белизны.

Сергей услышал тяжелые шаги позади, ощутил ледяное дыхание на шее.

И проснулся.

Поезд тряхнуло, и он стал сбавлять ход.

Недавно прошел дождь, на перроне блестели лужицы. Вокзал не сильно изменился с момента, когда Сергей очутился тут впервые. Но тогда здесь ждал дед. Теперь лишь тени.

Целующимся с мальчиком из соседнего двора, Димкой Игнатовым, Сережу застала учительница.

Дальше был долгий неловкий разговор с родителями.

— Пидораса воспитали, — процедил сквозь зубы отец и вышел из комнаты, пока мать сидела в кресле и мяла в руках подол платья.

Смешки в классе. Тычки. Секреты расползаются быстро. От слухов не спрятаться. Но Сережа и не собирался. Когда главный задира класса назвал его гомосеком, у него потемнело в глазах, а в груди распустилась злоба, которая подсказала, что делать. Он взял стул и несколько раз ударил им одноклассника.

На следующий день выловили после школы, избили. Но Сережа отбивался. Кусался, царапался, рвал, тонул в ненависти, приглушающей боль. И потом, лежа на боку, со сломанными ребрами, довольно улыбался, а из его разбитого рта к асфальту тянулась красная нить.

Много больнее было оттого, что Димка Игнатов перестал с ним общаться. Совсем. При каждой встрече неловко отводил глаза и ускорял шаг. Однажды Сережа дождался Диму у подъезда после уроков. Он просто хотел поговорить. Но брезгливость в голосе, опущенный взгляд и слова…

«Отвали от меня».

Пришла тьма.

Сережа бил, пока его не оттащили случайные прохожие. Он кричал, вырывал руки, злоба внутри шептала, что следует растоптать этот жалкий, окровавленный комок, валяющийся на асфальте. Предателя. Труса.

От учета в детской комнате милиции Сережу спас отец. Удивительная милость с его стороны.

В тот день он отвалил родителям Димы денег и вернулся домой с лицом чернее тучи.

Сережа сидел в комнате, нацепил наушники и, не включая музыку, слушал, о чем говорят родители.

— Он мало того что голубой, так еще и неуравновешенный! — шипел отец.

— К деду его отправлю. Пусть в Мухосрани поживет, а то тут, видите ли, ему все на блюдечке. Пусть. Я уже звонила отцу, он согласен, — говорила мать.

Затем вокзал. Молчание. И поезд, увозящий позор семьи с глаз долой. Деревья, смазывающиеся в единую линию.

Косматый, точно леший, дед стоял на перроне и курил.

— Ну что, горе, раз уж тебя на меня скинули, дружить будем или как?

— Я пидорас, — вскинул голову Сережа, ожидая удара, почти желая его получить.

— А я Юрий Иваныч. Вот и познакомились. Пойдем, горе.

Все оказалось не так страшно, как Сережа представлял.

Дед был строг, иногда чрезмерно едок, от него постоянно воняло табаком и потом, но он никогда не смотрел на Сергея как на досадную ошибку или нечто мерзкое. И злоба внутри утихла. Спряталась так глубоко, что казалось, и не было ее никогда.

Юрий Иванович учил внука «мужской» работе, и вместе с дедом они преобразили его небольшой домик, поклеили новые обои, переложили крышу, сменили скрипучий, местами гнилой пол.

У деда было много книг, в которых Сережа исчезал, но больше всего его интересовала засаленная книжка с изображением цыганки с растрепанными волосами перед кристальным шаром.

— От бабки осталась, — отмахивался дед.

Дела в школе наладились, сперва класс настороженно принял новичка, но Сережа быстро освоился. Жизнь стала чистым листом, а главное — мальчик наконец-то был не один. Его новый дом пах «примой», в нем из хриплого магнитофона звучали песни Высоцкого, Визбора, иногда Дассена, а по вечерам в комнате хрустели желтые страницы старых книг.

Сережа наотрез отказался возвращаться в Москву, и родители восприняли это с плохо скрываемым облегчением, отделавшись обещанием высылать деньги, которые он тратил на книги про магию. Юрий Иванович относился к этому увлечению внука, как и к большинству событий в жизни, с изрядной долей едкости.

— Ты смотри суженого себе не нагадай. Домой мужиков водить не позволю.

По первой Сережа краснел от грубых шуток деда, но потом лишь смеялся и даже иногда осмеливался отвечать остротой на остроту.

Юрий Иванович перешучивался и с молодым врачом, приехавшим на скорой.

Когда деда увозили вглубь больницы, он успел напоследок подмигнуть внуку, замершему в приемном покое.

— Не ссы, горе, прорвемся.

Сергей был уверен, что Юрий Иванович умер со смешком и очередной едкостью, срывающейся с губ. И продолжил смеяться где-то на другой стороне.

Главное, чтобы там были магнитофон и «Прима».

Сергей стоял у знакомой с юношества калитки. Из Москвы он уехал свободно, однако понимал, что совсем скоро, когда проверят камеры в подъезде и установят его личность, надо ждать полицию. Но это была наименьшая из проблем.