– Я-то… Знаешь, если осознать себя все равно что мертвым, сродниться с собственной гибелью, смириться, то… можно и без вилки. А я этим, по сути, с рождения занимался.
– Витя… ты сколько раз бывал здесь?
Тот помедлил, потом признался:
– Да уж немало раз. Идем.
– В смысле «идем»?
– Просто держись за меня – и пойдем.
Изо всех сил Гриша вцепился в брата, боясь отпустить его, но не чувствовал никакого движения. Вспомнились дни, когда Гриша помогал брату гулять по двору после процедур у физиотерапевта. Теперь Витя отдавал долг.
Казалось, черную материю тьмы бросили в кислоту, и та вспенилась серым. Один миг был особенно страшен: ты словно плавился вместе с умирающей тьмой. Но вдруг ноги ощутили твердь, и глаза увидели серый, в трещинах, асфальт.
Тела, обретшие тяжесть, не устояли, братья повалились наземь. Гриша угодил рукой в лужу, но вместо воды провалился в уже знакомое черное ничто. Ругнувшись, выдернул «потекшие» пальцы, огляделся.
– Здесь же почти как…
– Ага. Как у нас. Только хуже.
Вокруг высились многоэтажки. Их окна, наляпанные вкривь и вкось, все были разных размеров. Сами дома кривились, будто зубы в старческой челюсти. Небо отличалось от асфальта лишь тоном, но не цветом. С ветвей мертвых деревьев свисали белесые хлопья плесени.
– Вить, ты… бесцветный, – тихо произнес Гриша.
– Да, это местный прикол. Здесь нет цветового спектра, только цвета ахроматического ряда.
– Что это за место?
– Я бы сказал «загробный мир», но это слишком простой ответ.
– А мы вернуться сможем?
– Не ссы, Елизар слышит нас. Вот найдем Макса…
– Как мы его тут найдем?
– Есть идейка. За мной!
– Что за идейка?
– Я тут видел не раз… типа женщину. Как тебе сказать-то… – Витя запнулся, чему-то усмехнувшись про себя. – В общем, экспериментировал я с ней.
– Экспериме… Господи, Витя, зачем? Тебе мало…
– Шлюх? – Брат вдруг окрысился, глаза сверкнули злобой. – А ты знаешь,
– Витя, не сейчас! Макс! Что с ним?
– Извини… Короче, она после… этого таскалась за мной всюду, следила. Думаю, она Макса и увела.
– А зачем он ей?
– Лучше не спрашивай. Зачем мертвецам живые?
Гришу передернуло. Во все горло крикнул он: «Ма-а-акс!» – но звук тут же заглох, будто ушел в вату.
– Идем. Я, кажется, знаю, где он.
Витя двинулся первым. Его походка выровнялась, он приосанился, ведь сейчас именно он шел впереди, а не ковылял за братом, как это обычно бывало.
Проходя мимо домов, заглядывая в кривые окна, они видели, что здания или не достроены, или полые внутри, без внутренних перекрытий, иногда вообще бутафорские, чуть ли не из папье-маше. Одно из таких фальшивых зданий внутри заполняла паутина, и что-то темное, человекообразное шевелилось там в облаке нитей.
В некоторые здания Витя входил и осматривался. Гриша везде следовал за ним. Он ежился от ощущения шарящих по нему холодных жадных взглядов. Озирался, пытаясь увидеть наблюдателей, и, наконец, заметил краем глаза уродливые тени поодаль: они ползли, перекатывались, карабкались – будто сделанные через затертую копирку копии людей, собранные как попало, без многих деталей, ущербные, жалкие.
– Вить, – прошептал, – кто-то идет за нами.
– Главное – не смотри, – отозвался Витя не оборачиваясь. – Они безвредны, если их игнорировать. Увидел – выкинь из головы, не думай, не представляй себе. Тут многие не имеют формы и получают ее из чужого разума. Увидел что-то смутное, начал представлять, – и оно впитывает эту форму, сосет твое воображение, как кровь, становится реальным. Страх открывает для них доступ. Так что не оглядывайся и не очкуй.
– Что это за твари? – спросил Гриша.
– Объедки человечества. Ошметки. Даже не души умерших, а… черт знает что. Насколько я понял, тут обитают наши будущие мертвецы.
– Будущие? Что это за фигня?
– Понимаешь, – Витин голос, казалось, блестел от испарины менторского удовольствия, – мы очень близки к смерти, носим ее в себе. И у всех здесь, в этом мире, появляются как бы двойники – из забытых воспоминаний, прожитых эмоций, дурных снов. Мы как бы не отправляемся в загробный мир целиком, а опадаем сюда частями, постепенно, как перхоть. И эти части самостоятельны. Они похожи на своего хозяина, как ксерокопия паспорта – на оригинал. Это как отпечаток в грязи, возникший до того, как в грязь наступили.
– Ну и хрень!
– А когда человек совсем умирает, – продолжал Витя, – то становится добычей своих двойников, и эти его формы выслеживают свой прототип, набрасываются на него и пожирают, пока не обглодают до полного ничто. И потом грызутся друг с другом, чтобы выгрызть остатки подлинной человеческой сущности, которую растерзали. Короче, уничтожают сами себя вместе с последними проблесками человеческого. Это место – что-то вроде желудка и кишечника для нашей реальности. Да, Гринь. Мы все закончим здесь, в самоубийственном самопожирании. Причем в коллективном самопожирании, что хуже всего. Не так страшно убивать себя в одиночку, как убивать себя коллективом из собственных расщепленных форм. Всякое «я» будет дробиться на бесчисленные «мы», а «мы» – распыляться до полного единого «ничто».