– Может, да. Только предварительно он протащит нас через метры бетона, арматуры и прочего стройматериала. А он, знаешь ли, твердый, сука, даже у воспоминаний. Вытечем, как месячные со сгустками – через узкую щелочку. Помнишь, я с разодранной спиной ходил, а тебе сказал, что в БДСМ-клубе госпожа переусердствовала? Так вот, это меня Елизар через трубу протащил. Хорошо хоть кости целы остались, а ведь могло бы все переломать.
– Лучше б ты, в натуре, на садо-мазо подсел, чем вот это… Ладно. Надо выход искать, – резюмировал Гриша. – Пошли, может, на той стороне подвала вторая дверь есть.
– Может и есть. Лишь бы не заросла, пока мы дойдем…
Они зашагали по извилистым коридорам вглубь подвала, а в спину им неслись неистовые удары по металлу, точно били в гонг, провожая их в последнее странствие.
– Вить, а что это была за хрень? Ну, с твоим лицом…
– Ты не понял? – мрачно усмехнулся Витя. – Это обломок меня, моя тень.
– Почему у него… у нее копыта и ноги лошадиные?
– Хер знает. Может потому, что я всю жизнь о нормальных ногах мечтал… Помнишь, как ты меня после физиотерапии таскал на закорках? А я у тебя на спине висел и думал, как же круто иметь сильные, мощные ноги, разгоняться, будто гепард, до пятидесяти кэмэ в час. Фантазировал, как становлюсь супергероем, прыгаю, бегаю. Тебя вот покатал бы. Этакий Человек-Жеребец с охренительно мощными ногами.
Гриша прыснул:
– Да ты у нас и так человек-жеребец!
Витя не сдержался, тоже усмехнулся и с благодарностью посмотрел на брата.
– Ну, короче, ты видишь теперь, во что вырождаются наши мечты и фантазии. Стремная мерзость, да? Только попав сюда и увидев эти ошметки, начинаешь понимать, из какой дряни на самом деле состоишь. А ведь нам еще повезло не нарваться на наши сексуальные фантазии… Сказать, кого я в детстве голым все время представлял, когда?..
– Смотри, там! – прервал его Гриша.
Близ одного из дальних углов обширного помещения в потолке обнаружился люк, почти незаметный среди черных разводов плесени. Если б не лестница под ним – кривоватая, деревянная, грубо сколоченная из досок разной толщины, – братья прошли бы мимо.
– Допустим, мы из дома не выберемся, – рассудительно произнес Гриша, – но нам хотя бы до окна добраться, до любого нормального окна.
– Тихо! – шепнул Витя. – Если дом услышит…
– Ты че, серьезно? – удивился Гриша. – Он может нас услышать?
– Не знаю. Здесь все как будто пытается тебя задержать. По крайней мере, лучше не говорить о том, что собираешься делать. Мне кажется, то, что мы на них смотрим, осознаем их, запоминаем, помогает им сопротивляться разложению. Думаю, этот дом тоже хочет свою долю бытия. Все громкое, яркое, резкое – все здесь имеет последствия.
Братья приблизились к лестнице. Глянули вверх: люк над нею был открыт, но затянут мутной пленкой.
Только сейчас, подойдя к лестнице, они увидели, что пространство вокруг нее расчерчено длинными нитями паутины. Они поблескивали в тусклых лучах, проникавших сверху, и терялись в окружающем сумраке, который здесь, рядом с лестницей, контрастируя с падающим светом, казался темнее и гуще. Или сумрак сгустился только что?
Бесформенное темное нечто тяжко ворочалось в углу, и дрожали нити паутины, и кружились меж них тонкие ворсинки, взбудораженные вибрацией.
Гриша ощутил, как нити касаются его кожи, как врастают в нее, пуская побеги внутрь тела, к самой сердцевине его «я».
Витя пробовал руками лестницу на прочность. Попытался опереться ногой на нижнюю поперечную дощечку – выдержала! Затем на вторую… И обернулся, затылком почуяв неладное.
Гриша с Максом на руках медленно шел во тьму, прочь от лестницы. В его позе, в его шагах было что-то ритуальное, словно жрец торжественно несет подношение к алтарю.
Витя запаниковал, спрыгнул с лестницы, но неудачно – подвернул ногу и упал. Пронзительная боль мешала подняться. Наконец он кое-как, держась за стену, встал и заковылял вслед удалявшемуся брату. Тот двигался в сторону темного угла, где клубилась чернильная тьма.
Странно, что Гриша продолжал идти, хотя пора уже было уткнуться в угол меж стен. Но угол раздвигался перед ним, разверзаясь, углубляясь в самое себя.
Гриша держал Макса на вытянутых руках, предлагая его кому-то, кого Витя не мог разглядеть во тьме. Каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего. Было заметно, как в страшном напряжении дрожит Гришино тело.
Витя тоже всем существом чувствовал сопротивление сгущавшейся пустоты, отчего напрягались мышцы. Он задыхался, с усилием догоняя брата.
Наконец он вцепился в Гришино плечо скорченными от натуги пальцами – будто вонзил абордажные крючья в корабельный борт.
Гриша вздрогнул всем телом, застыл на месте, а Витя, как в мгновенной вспышке, увидел скрытое тьмой.
Их окружали уродливые твари, следившие за ними со смесью алчности, похоти и трусости. На лицах ущербных существ, казалось, извиваются россыпи червей – настолько явственны были эмоции, захватившие их.
Впереди, в нитях огромной паутины, висело распятое нечто – многорукое, многоногое чудовище. В дар ему Гриша предлагал своего сына.