Самая страшная книга 2023

– Мать твою, ну ты и твердолобый! Если дверь открывается в одну сторону, то открывается и в другую! – Витин взгляд вдруг потускнел, из сумрачного гения, нового Фауста-Франкенштейна, он вновь превратился в жалкого инвалида. – Я не хочу быть чьим-то объедком, Гринь! Не хочу жить на чужой помойке. Не хочу заглядываться на жену брата, не хочу племянника воспитывать вместо сына, не хочу закидываться всяким дерьмом до беспамятства, лишь бы своей ущербности не чувствовать. Да мы тут все ущербны, Гриня. Но когда-то мы и они были одно целое. Плерома! Знаешь, что такое? Ладно, это долго тебе объяснять. Я домой хочу, понимаешь? Домой! Туда, откуда мы провалились в эту клоаку!

И, озаренный синим пламенем фитилей, он исступленно выкрикнул:

– Вывернитесь все!

* * *

Волна тошноты подкатила к горлу, едва Гриша увидел, как сумчатые, составлявшие башню, медленно выкручиваются, как обнажаются кости, как плоть выворачивается наизнанку, как внутрь тел уходит кожа.

Он зажмурился, чтобы не видеть этот ужас, но в уши вползал влажный хруст, хлюпанье и треск рвущейся плоти. Когда Витя возгласил: «А теперь откройтесь!» – Гриша осмелился разлепить веки.

С хоровым чмоканьем безобразные туши сумчатых разомкнулись, образуя единый на всех тоннель.

Сверкнуло в небе, грянул гром – словно треснула взломанная небесная печать из ангельского сургуча. Привычные законы мироздания рушились. А Витя орал во всю глотку:

– Вижу их, Гриня! Вижу! Они смотрят на нас! Господи, они прекрасны! Я и описать не смогу! Мы же – просто их пыль. Черт, они такие…

Гриша, ослепленный нестерпимым, неописуемым, неименуемым светом, льющимся из тоннеля сумок, судорожно тер глаза. В водопаде света он ощущал присутствие чего-то… невозможного, непредставимого и оттого – запредельно жуткого, как сама смерть, но не привычная наша смерть, а та, что случилась до рождения.

– Гринь, да ты хоть на секунду представь: ты, я, Лера, Макс – все мы были когда-то одними из них, частями целого. И мы можем стать снова. Брат… Пойдем со мной!

Гриша не мог ответить, поглощенный увиденным. Его рассудок бурлил и клокотал, обрабатывая поступающую информацию – эти священные формы, этот заветный свет, эти… он не находил слов. Каждый нейрон, каждый синапс был перегружен до предела. Лишь на самом дне подсознания что-то отозвалось на слова брата, заставило сделать шаг назад; трещиной поползла мысль: «Недостоин!»

– Эх!.. Нужно было сказать тебе раньше, как-то подготовить, что ли. Может, смогу еще вернуться за тобой однажды. А сейчас прости, Гриня, но я… иду домой!

Гриша увидел только одно – как исчезает в ослепительном сиянии грязная кроссовка брата, отрываясь от последней ступени стремянки.

Волевым усилием вернув себе контроль над рассудком, он рванул вперед, наплевав на все – на кошмарных фитилей, на слепящий свет, на то, что находится в тоннеле из вывернутых наизнанку мертвецов. Гриша схватился за кроссовку, изо всех сил потянул на себя. Брат оступился, едва не сорвавшись, но удержал равновесие наверху.

– Не пущу!

– Отойди, – холодно произнес Витя. Гриша не сразу понял, что в лоб ему нацелено дуло пистолета. – Пожалуйста. Я не хочу этого делать. Всю жизнь я искал… вот это самое. И нашел. Не стой на пути.

– Вить, – Гриша замялся, перед глазами встали жалкие твари, что потерянно ползали по санаторию, – фарш обратно не провернешь.

– Я все же попытаюсь!

Гришины пальцы разжались сами, когда глаза привыкли к свету и он увидел их. Не облик и не внеземное сияние поразили его отчаянием и скорбью, – но убогость собственного разума, который оказался не способен даже просто воспринять этих существ.

Многоликие, обитающие сразу в десятках измерений, они двоились и троились в его глазах, перетекали друг в друга. Их облик искажался, уродовался до монструозного безумия, полыхавшего ужасом, но какой-то частью сознания Гриша отрицал сигналы органов чувств, твердо веря – они прекрасны, идеальны, божественны.

Пистолет выпал из Витиной руки, когда он сам исчез в неземном сиянии. Его фигурка все удалялась и удалялась, взлетая куда-то ввысь, к небу высшего мира, в котором больше не нужно двигаться с помощью ног.

Но от Гришиных глаз не укрылось, что Витю выкручивает и корчит там, в этом светлейшем раю. Неужели он оказался недостоин? Мышцы на лице лопались в попытке изобразить гримасу, хотя бы отдаленно передающую ужас и безумие, что объяли его там, средь ангелов и богов.

Даже когда Витина фигурка превратилась в точку на иномирном небосклоне, до Гриши продолжал доноситься болезненный, надрывный, на одной ноте вой.

Россыпи божественных глаз, будто звезды, безразлично сверкали из тоннеля.

– Фарш обратно не провернешь, – завороженно повторил Гриша, будто вновь осмысливал сказанное.

Гриша подобрал пистолет и уставился на него. И где ж Витя раздобыл этот ствол? Умудрился у кого-то купить, прилетев в Россию? Заказал в даркнете? Или это пистолет Тарасыча? Впрочем, какая разница!