Светлые коридоры сменялись один другим, никуда не сворачивая. Славка по пути усердно щипал себя за руку – было больно и обидно, почти до слез, но проснуться никак не получалось.
– Я не хочу спа-а-а-ать! Я домой хочу-у-у-у! – завел он протяжно.
Воспитательница поглядела на него – ее улыбка расползлась еще шире, а глаза под стеклами очков не моргали.
– Спать никто не хочет. Но так надо, – ответила она серьезным тоном. – Ты же не хотел бы здесь навсегда остаться? Да, Слава?
Он в ужасе замотал головой.
– Ну вот. Тогда идем.
За очередным коридором наконец-то появилась знакомая комната, и это… Опять была прихожая. Точно такая же пустая, как недавно, когда они с папой заскочили в тепло, отбиваясь от незнакомого дядьки. Но только на этот раз посередине, между скамейками, на полу что-то валялось, темным пятном растекаясь на паркете.
Виталина Аркадьевна и Славка прошли мимо, но мальчик успел разглядеть в этом пятне папин пуховик – сырой и, кажется, порванный. А под пуховиком, отражая огоньки люстры, расходилась красная лужица.
– Там папа! – завыл Славка, пытаясь вырваться из хватки воспитательницы. – Отпусти!
Но та лишь ускорила шаг, так что мальчик заскользил за ней по гладкому полу.
– Это не папа. Папа уже не здесь.
У двери в актовый зал поджидал тот дядька с улицы, заслонив собой проем. Он смотрел в стену, легонько покачивался из стороны в сторону и тихо сопел. Виталина Аркадьевна щелкнула пальцами – дядька неуклюже отступил, пропуская их внутрь.
В раздевалке никто не ждал. Видимо, все уже собрались в зале. Обычно, как помнил Славка, на утренниках мельтешили фотографы, чьи-то родители говорили по телефону, стараясь не шуметь и прикрывая рот ладонью, будто секретничая. Но сейчас мальчик видел только лавки, шкафчики и небольшой столик в углу, куда раньше ставили вазы с цветами. Ваза была и теперь, но без цветов – из горлышка торчали чудны́е розоватые штуки, похожие на паутинку на ножках. Они еле заметно колыхались и мокро хлюпали.
Мальчик ткнул пальцем в вазу:
– Что это?
– Ничего. Это… Так бывает, скоро все пройдет.
Виталина Аркадьевна распахнула двери в актовый зал, легко подтолкнула Славку в спину.
– Ну, давай. Иди. Ты хороший мальчик, Слава. Жаль, что… – Воспитательница вдруг смахнула слезу. – Но нельзя жалеть, все идет так, как должно. Иди.
– А вы? Вы не пойдете?
– Я не пойду. Мне уже нельзя. Во второй раз нельзя. Ты не бойся, это быстро. Давай-давай!
Славка не успел ничего сообразить, как женщина впихнула его в зал и закрыла за ним створки.
Яркий свет заливал все пространство актового зала, так что сначала мальчик даже прикрыл глаза – лампы слепили. Но через несколько секунд все прошло, и Славка охнул.
Актовый зал давно украсили к Новому году – когда их группа репетировала номер для утренника, Славка уже видел, как все красиво будет смотреться. Но от тех украшений не осталось почти ничего. Исчезли гирлянды, мишура, яркие и блестящие игрушки. Пропали снежинки на больших окнах. Вот елка осталась, но иголок на ней было мало, а корявые ветви некрасиво изгибались, точно пытаясь кого-нибудь поймать. Зеркала на стенах зачем-то завесили тряпками, а за окнами ничего не было видно, кроме черноты и мелких крупинок снега.
В уголке, на лавках, молча и смирно сидели люди. Дети, взрослые. Но Славка никого не узнал, ни одного мальчика или девочки из своей группы! Да и было их слишком мало, хотя на утренниках всегда собирается много народу. И одеты все не нарядно, а кое-как, как сказала бы мама. И почему все такие грустные? Кто-то из детей плакал, остальные исподлобья поглядывали в сторону плешивой елки, понуро опустив голову.
Один из взрослых увидел Славку и поманил его пальцем. Мальчика не тянуло идти к этим унылым и странным людям, но одному было еще страшнее. Хныкая на ходу, он пробрался к лавкам и сел на самый край, подальше от остальных.
Пианино в дальнем углу зала пустовало – Екатерина Андреевна тоже пропала. Без нее инструмент смотрелся сиротливо и неправильно, Славка, пожалуй, не мог припомнить ни одного раза, чтобы видел ее отдельно от пианино или хотя бы не в актовом зале. Но…
Из-за пианино показались руки. Кто-то выползал из пространства между инструментом и стенкой, усиленно подтягиваясь на пальцах. Внутри у Славки все похолодело, а вот кожу озноб бил пуще прежнего. Голова порядком разболелась.
Вслед за руками появились голова и туловище в черном пиджаке. Мальчик испугался, что это Екатерина Андреевна и ей сейчас очень плохо. Но лицо показавшейся тетеньки вообще не походило на человеческое. Слишком худое и серое, с тонкими, похожими на пух, белесыми волосами – не бывает таких у людей! Ее глаза казались черными точками в глубинах провалов, и Славка подумал, что она, должно быть, всегда жила за пианино, поэтому так и выглядит. Но до чего же противно!