Самая страшная книга 2025

Когда папу еще не отправили на пенсию, он служил полковником в полиции. Мама до болезни работала заместителем прокурора области. Они били меня, они умоляли, переводили из школы в школу, они давали мне таблетки в красивых упаковках (восемь штук на блистер), они меня запирали. Однажды я не мог выходить из комнаты целый месяц и прочитал все четырнадцать томов Всемирной истории войн.

Я приблизился к третьему глазу. Голова зашептала, невидимые ладони обхватили мои мозги и попробовали что-то из них слепить – что-то такое, что должно было получаться у меня с девочкой из класса, однокурсницей, женой, друзьями, Калерией. Голова пыталась собрать в моем мозгу пирамиду из ярусов: корми, служи, сделай меня лучше, я самое красивое.

Тогда я достал нож и ударил прямо в огромный глаз. На меня брызнуло белесым, и я ударил еще.

Это были ножевые удары номер восемьдесят три и восемьдесят четыре.

Номер один я нанес в кабинете тридцать три однокласснице, которая встречалась со мной три дня, чтобы позлить другого мальчика. Номера четырнадцать и пятнадцать – укравшей деньги однокурснице. Двадцать один и двадцать два – начальнице. Я помнил точно номера каждого из друзей. Хотя удары сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь и сорок восемь немножко перепутались, потому что я резал тогда сразу двоих.

И за каждый из моих ударов папа и мама сажали подвернувшихся уголовников, наркоманов и бомжей.

С двумя глазами голова стала лучше. Она открывала и закрывала безгубый рот, сделалась похожей на глупую птичку. Семь тысяч лет назад во время Великой битвы Куру этот великан, возможно, голосом воспламенял города и обращал вспять реки, а теперь жалобно клянчил еду.

Я пошел к выходу из пещеры. Вскоре вернулся и притащил Калерию. Сейчас она была без косметики, ее волосы запачкались кроваво-красным, с подбородка свисали лоскуты кожи, обнажились желтые зубы. Такой она мне нравилась. Но я помнил, как она предала, как после всего, что мы делали и о чем говорили, специально стала отвратительно красивой.

Я подтащил тело к голове – беззубая пасть медленно раскрылась. Дохну́ло затхлостью, вечностью и лживыми книжками по истории. Я положил ноги в тяжелых туристических ботинках прямо в гигантский рот, и голова втянула Калерию, как спагеттину.

Потом я сидел на камне у входа – переводил дыхание. Умылся в ручье, закопал залитую кровью одежду и пошел, надеясь, что рано или поздно выйду на дорогу. Я все-таки решил попробовать найти город, который мы проезжали четырнадцать часов и двадцать одну минуту назад. Меня потряхивало – так сильно хотелось сфотографировать «Вечерний пивосос» и добавить в собрание еще одно название. Потому что сейчас в моей коллекции было четыреста шестьдесят пять вывесок. Из них следовало вычесть те две, что я подарил Калерии. Значит, оставалось четыреста шестьдесят три.

А три – это отвратительно.

Павел Давыденко Кейсинчон

Тогда

– Я просто тебя посажу. Подкинем наркоту. На шесть лет сядешь. Или на восемь там. Хочешь?

– Н-нет… – одними губами выдавил Витя.

Голова кружилась, пот струился по лбу. В пыльном кабинете не хватало воздуха. Мент задумчиво покусывал ноготь на большом пальце, шевеля губами-червяками. Светлые волосы, глаза по-детски ярко-голубые, но колючие и недобрые.

– Тогда подписывай! – Губы его скривились. – Компенсация тебе будет. Дальше заживете. Молодой ты… Сколько лет, тридцать же? Еще одного ребенка заведете.

Витя бросился через стол на Мента, но тот встретил его ударом кулака в челюсть. Витя упал на пол. Спустя пару мгновений он вскрикнул. Мент сперва ловко и без раздумий прописал Вите в пах, а после присел рядом и схватил за волосы.

– Еще разок рыпнешься – на зону уедешь. И жена никаких денег не увидит. – С каждой фразой Мент оттягивал Витю за волосы все сильнее. – Но если согласишься… Все понимаю… Эмоции, погорячился…

– Больно…

– Я сейчас отпущу тебя, а ты встанешь и подпишешь бумаги. Ну что, добро?

Витя беспомощно завыл. А когда Мент оставил его, скрючился на полу, обхватив голову.

Сейчас

Хрупкая Ханна прижималась к Вите, и он гладил ее твердеющий сосок, пребывая в томной неге. На самом деле вьетнамку звали так, что и не выговоришь: Хаэйен, или Хуаейн, или еще как-то. Поэтому она и представилась попроще. Сейчас она водила пальчиком по его шраму на плече.

– Эксидент, эксидент?

– Йес…

– У-у-у! Со пэйн?

– Вери пейн… Очень больно.

– Очин-очин, – поцокала Ханна, на удивление быстро запомнившая с десяток русских слов. Она поведала историю, как однажды упала с мотоцикла из-за «бэд драйвер» и сломала ключицу.

Обычное дело во Вьетнаме. Витя впервые серьезно шлепнулся с байка спустя пару месяцев езды по Фукуоку. Вроде бы уже чувствовал себя в сумасбродном потоке как родной и вот на тебе, подрезали. Хорошо еще, что сгруппироваться успел, байк на бок положил. Легко отделался, лишь содрал кожу.

На телефон пришло пуш-уведомление из телеги. Витя открыл пост целиком.

«Тропическая депрессия перерастает в шторм, который, возможно, выйдет в Восточное море 5 октября».