Самая страшная книга. Лучшее

– Саша, одевайся. Скорее!

Он помог девушке стянуть больничный халат, белья на ней не было. Наготой ломануло по глазам, от нахлынувшего желания Андрей скрежетнул зубами, и в этот миг снаружи заколотили в дверь.

– Гаевский, открывай. Открывай, слышишь? Свои.

Ощерившись, Андрей метнулся к дверям, рванул на себя ручку. В проеме с «Макаровым» в руке стоял Шерстобитов.

– Тварь у тебя?

Андрей подобрался.

– Один я.

Шесть Убитых криво, нехорошо ухмыльнулся.

– Знаешь, откуда у меня кличка, Гаевский? Не от фамилии, нет. У меня за горбом Кабул и Кандагар. Седьмым быть хочешь? Отойди в сторону. Чурка видел, что эта тварь здесь.

Андрей шагнул назад. Пропустил гостя. И наотмашь рубанул его ланцетом по горлу. Подхватил падающее тело, втащил внутрь, вырвал «Макаров» из ослабевшей ладони.

Девушка сидела на кровати, обняв колени, будто не видя ничего вокруг.

– Саша, уходим!

Взявшись за руки, они бежали к сброшенному на лед забортному трапу, кто-то страшный надсадным голосом орал «С дороги, с дороги, гады, убью!», и, лишь когда скатились по сходням, Андрей понял, что кричал он сам.

Они спешили – не разнимая рук, бежали от атомохода прочь, и в полусотне шагов Андрей обернулся на бегу. Грудью пав на планшир, Дйныгхак наводил ствол. Андрей выдернул из кармана ветровки «Макаров» и не успел, и Саша, споткнувшись, повалилась лицом вниз.

Он расстрелял обойму навскидку, не целясь, отбросил пистолет, подхватил Сашу на руки, холодная кровь из ее простреленного плеча марала ему ладони. Спотыкаясь, оскальзываясь, Андрей уносил от смерти свою женщину, свою приманку.

– Таня, – шептал он ей куда-то поверх волос – Танечка, умоляю, не умирай! Не оставляй меня одного!

Лед перед ними треснул, разверзся рваной полыньей. Оттуда, из черной глубины, в глаза Андрею глянула чужая неодолимая воля.

Он шарахнулся. Поскользнувшись, упал, но так и не выпустил Сашу из рук. Из последних сил рывком поднялся.

– Не отдам, – истово шептал он подбирающейся к ним, трещинами окружающей их полынье. – Не возьмешь, гадина… Не отдам…

Алексей Провоторов

Украинский писатель и художник Алексей Провоторов первый рассказ написал в 2007 году, а первой публикации добился в 2014-м (альманах «Русский фантастический»).

В 2015 году рассказ «Форумные тролли» украсил антологию «Темная сторона Сети», а в 2016-м Провоторов добился большого успеха, не только пройдя в антологию «Самая страшная книга 2016», но и выиграв конкурс «Чертова дюжина» с рассказом «Костяной», который был опубликован в антологии «13 ведьм».

Авторский сборник «Чувство долга» несколько лет назад получил премию «Рукопись года», но до сих пор не был издан, так и оставаясь рукописью.

Веерное отключение

Потихоньку темнело, и буквы на серой газетной бумаге становилось все труднее различать. Они будто бы оставались на своих местах, вроде даже сохраняли привычные формы, но вот смысл ухватить было чем дальше, тем сложнее. А если, как заметил Женька, остановиться на какой-нибудь одной букве и смотреть на нее, то остальные через некоторое время начинали словно подмигивать, мельтешить, роиться, и если после полуминуты такого дела сдвинуть глаза в сторону, можно было прочитать что-то совсем другое, не то, что напечатано.

Поразвлекавшись таким образом минут пять, Женька почувствовал, что глаза заболели. В комнате медленно, неспешно становилось темно. Окна зала выходили на запад, но солнце уже опустилось за горизонт, а вернее, за гаражи. Он отложил районку и просто сидел в кресле, в ленивом оцепенении, свернувшись и подтянув коленки. Один раз снова взял газету, чтобы посмотреть, на что похожи теперь буквы, но, как ни напрягал глаза, не смог прочитать больше ни одного слова. Фотографии, и так плохого качества, в темноте совсем расплылись, лица превратились в белые пятна с черными впадинами глаз и ртов. Вокруг них громоздилась тьма, ранее бывшая фоном: унылыми кабинетами, портьерами, кронами деревьев. Дурацкий цветок над головой библиотекарши утонул в черном, став похожим на тонкую черту. Женька вдруг подумал, что он напоминает веревку, тянущуюся вверх от шеи, от равнодушного белого лица. Вообще все лица стали непривычными, в них проглядывала не то недовольная отрешенность, не то насмешливое упрямство. Словно все эти люди думали о чем-то недобром. Не тогда, когда их фотографировали. Теперь.

Побаиваясь, что он увидит что-нибудь похуже, Женька торопливо сложил газету и кинул на диван. Сумерки играли с глазами злые шутки. Пока те успевали привыкнуть к уровню гаснущего света, становилось еще темнее, и разум, проигрывая тьме в скорости, старался сам дорисовать недополученное. Выходило не очень здорово.

Женька, присидевшись, ленился встать, пусть даже хотелось чаю. Но для этого надо было идти на кухню ставить чайник, а значит – распрямлять ноги, отклеиваться от теплой спинки уютного кресла, шевелить руками. Не хотелось совсем. Хотелось сидеть вот так, и Женька подумал, что это даже неплохо – отключение. Сейчас он смотрел бы телевизор, как в сотни других одинаковых вечеров, а так – просто отдыхает.