Самая страшная книга. ТВАРИ

Она вспомнила Гришу, захотелось расплакаться. Ольга торопливо затянулась, раз, еще раз, выдохнула. Поднесла к губам кружку чая. Подумала о том, сколько дел предстоит завтра. Мысленно представила список, прошлась по пунктам и потихоньку успокоилась.

Оленуха опустила голову, вернувшись к трапезе. Густели, сочились тени, на западе теплился закат. Маралы продолжали реветь вдалеке.

Олег Савощик Как живые

– Превосходно. – Петр Васильевич погладил бок животного, утопил пальцы в густом меху. – Вот это красота. Давно?

Он взглянул поверх очков, таких тонких, что, казалось, в них совсем нет линз.

Дима на миг задумался.

– Меньше двух часов назад, – ответил он рассеянно, расстегивая куртку и стараясь не смотреть на стол, где лежала рысь.

Охотник устроился на скамье у стены и с удовольствием вытянул уставшие ноги. В мастерской едва различимо пахло химией и диким зверем. Несмотря на прохладу, Диму душил жар, хотелось выйти на улицу, умыть лицо горстью снега.

– Хорошо, тогда сразу и начну. – Петр Васильевич накинул через шею чистый фартук, завязал за спиной. – На тебе лица нет, все в порядке?

Дима напрягся, облизнул пересохшие, почему-то горькие губы. Он ждал этого вопроса, но не успел придумать ответ:

– Илай… Она его убила.

Не удержался, посмотрел на рысь. В ярком свете потолочной лампы пепельно-серая шерсть отливала голубизной. Мускулистые лапы заканчивались изогнутыми когтями. Такими кошка может вскрыть даже лося.

Петр Васильевич цокнул языком.

– Жаль, хорошая была псинка. Я тебе говорил – одной лайки на рысь мало.

Дима мотнул головой, отгоняя образ: разорванное горло, кровь на обивке сиденья. Сказал:

– Я у тебя посижу маленько? Выдохся что-то.

«Илай все еще в машине».

– Да хоть до утра оставайся, дом большой, – отозвался Петр Васильевич, пробуя большим пальцем кромку ножа. На столе уже стояла миска с крахмалом; под столом, у ножки, – запечатанная пачка крупной соли. – Может, тебе горячего налить? Или у меня там коньяк початый стоит. Хороший, сын подарил.

– Коньяку можно.

– В гостиной у камина. В конце коридора направо.

– Тебе принести?

– Потом. После работы. Ты, может, мясо хочешь забрать? – Вопрос застал Диму на пороге.

– Кто же ест хищников?

Петр Васильевич покачал головой.

– Дурацкие нынче традиции. А мясо у рыси, между прочим, нежное, вкусное, как телятина. Когда-то на стол боярам подавалось как деликатес. Ладно, дело твое.

Под потолком коридора застыл в пикé пернатый охотник. Дима почти готов был признать в нем коршуна, но запутали непривычный окрас и ярко выделявшийся рыжий хвост. А еще подвешенная на невидимых лесках птица казалась крупнее коршуна, но, может, дело было в непривычной близости или в размахе крыльев, способном накрыть лежащего человека.

Если встать под отбрасываемую чучелом тень, казалось, что острые когти вот-вот вцепятся в лицо, сорвут его как маску, пробьют череп с той же легкостью, с какой нож пробивает арбузную кожуру.

Дима невольно пригнул голову, проходя под вытянутыми в атаке лапами, хотя высоты потолков хватало, чтобы даже с его ростом не цепляться за чучело. За дверью справа послышался шорох, будто кто-то скребет лапой по дереву. Илай так просился на прогулку: за несколько лет все косяки в квартире ободрал.

Дима не мог припомнить, были ли у Петра Васильевича животные. Живые животные. Он замер, прислушиваясь, но звук не повторился.

«Сейчас хряпну коньяку, и все пройдет. Перестанет мерещиться всякое говно. Всякое…»

С противоположной стороны коридора на Диму смотрел кабан. Накренившись вперед, приподняв переднее копыто – чем ближе подходишь, тем больше кажется, что он бежит на тебя. И в узком коридоре не скрыться. Из спины кабана торчало древко копья, черная кровь застыла на вздыбившейся щетине.

Дима присел рядом, в очередной раз любуясь работой мастера. На клыки животного налипла грязь, к бокам пристали репьи. Вся морда была усыпана пожухлой хвоей. Зверь только что выбрался из леса. Внимание к деталям дает вторую жизнь: на пятачке можно рассмотреть торчащие белесые волоски, в глазах – налитые кровью капилляры. И дикую, присущую лишь раненым и больным ярость.

Дима знал, что Петр Васильевич заказывает дорогущие стеклянные глаза из Германии, такие, что отражают свет совсем как настоящие. Но зажечь в них эмоцию может только опытная рука таксидермиста.

…В камине тлели угли, отдавая последнее тепло. Бутылка в руке Димы дрогнула, и коньяк пролился мимо бокала, ароматные капли потекли по пальцам. Охотник выругался, вытер руку о штаны. Обжег горло первым глотком.

В третьем месяце зимы темнеет все еще рано, и за окном едва можно различить высокий забор, а дальше лишь стена из густого ничего. Дима поймал себя на мысли, что даже примерно не представляет, который сейчас час. Телефон остался на приборной панели, и в гостиной почему-то, как назло, не оказалось часов.