Самая страшная книга. ТВАРИ

– Отправили и отправили, тебе что? Директор Пекинского зоопарка должен был прилететь, да не срослось. Ладно, не твоей головы боль. Ты мне, этого, после обеда белых медведей в аэропорт отвези.

– В Китай летят?

– В Китай, в Китай.

– Дружба народов крепчает?

Директор замахал рукой.

– Ты иди, иди.

Хотелось заглянуть к панде, передать привет от внука, пожурить за лаборантку, но в карантине было не протолкнуться из-за клеток с мартышками и птицами: таможня конфисковала и передала в зоопарк – так и стоят третий день. Голоса животных рикошетили от кафельных стен.

– Ну давайте не будем, хорошо? – упрашивала санитарка в белом халате. – Подождем немного, может, поправится. Хорошо?

– Хорошо, – устало сказал ветврач и отложил шприц. На столе лениво перебирала лапками морская свинка.

Мартын глянул на руки санитарки – ранок и бинтов нет, значит, не она, – и вышел на улицу. «Все равно усыпят твою свинку, – подумал Мартын. – Придешь с выходных, а ее нет».

Вдоль слоновника брел зоопарковский художник. Полинялый пиджак, лысоватая голова. Художник был талантливым и пугливым, особенно после того, как беркут отхватил ему часть уха.

– Кого рисуешь? – спросил Мартын.

Художник остановился и развернул ватман.

– О! Видел уже?

– Это я так… по энциклопедии.

– Красиво. А чего только морда?

– Для эмблемы. Будет символом зоопарка.

Художник свернул лист и пошел дальше.

«О как, – подумал Мартын. – Не успела приехать, а уже символ зоопарка. Так и до директора дорастет!»

После обеда Мартын отвез белых медведей в аэропорт; под медведей выделили грузовик.

Кладовщица уперлась рогом:

– Не буду принимать! Перегруз!

– Да какой перегруз? – возмущался Мартын. – Животные ведь! Мне от них что, отрезать?

– Не приму на самолет! – кричала кладовщица.

– Это ж в Китай! Дружба народов!

– Дашь сколько?

– Да откуда у меня? В зоопарк звоните! В Китай!

Кладовщица сдалась.

На следующий день панду перевели в вольер, где раньше обитали ягуары.

Два месяца ягуары жили спокойно, а потом додумались взобраться на дерево и сигануть на свободу. Носились по парку гигантскими прыжками, загнали под лавку толстуху мороженщицу и давай лупцевать. Служители пытались отогнать. Не вышло. Винтовок, стреляющих шприцами со снотворным, в зоопарке не было – имелись две обычные. Из них и уложили опьяневших от свободы ягуаров. Толстуха выжила, правда, осталась без ноги. Ох и шуму тогда было…

Дерево спилили, вольер вычистили, домик покрасили в светло-зеленый, на ограду повесили табличку: «Панда. Китай».

Публика пошла валом.

«А панда где?» – постоянно слышал Мартын на дорожках парка. Там. Туда. От махания болела рука.

Он и сам часто подходил к вольеру. Панда все больше сидела в домике. На поляну выбиралась за бамбуковыми стеблями, сахарным тростником, яблоками и мандаринами. Соглашалась на творог и каши. Ловко расправлялась с рыбой. Пришлись по душе и заваренные березовые листья. Медвежонок жевал, поглядывая сквозь прутья грустными глазами, которые казались воспаленными. Иногда – на радость посетителям – неуклюже обходил свои владения.

Ветврач – чудак, который уверял, что понимает язык животных, а в детстве оживил мертвого щенка, – сокрушался, что панда не хочет с ним разговаривать. «Наверное, не знает русского», – предположил фельдшер.

Когда Мартын звонил дочке, трубку брал внук. Спрашивал, когда дед сводит его к мишке. «На следующей неделе», – каждый раз обещал Мартын.

На следующей неделе, во вторник, на планерке обсуждали мертвого журавля. Австрийского красавца обнаружили во время утреннего обхода. Лежал себе на берегу озера с перегрызенной шеей.

Осмотрели место происшествия. Крови на траве оказалось совсем мало. Словно вылизали кругом. Рядом печально топталась журавлиха: не могла понять, почему муженек не встает.

Мартын прокатился на вокзал за мартышками, по приезде заглянул в карантин. Ветврач вскрыл птицу и осмотрел раны.

– Пробита сонная артерия и яремная вена.

– Грызун? – спросил Мартын.

– Не, тут хищник поработал. Видишь, какие дыры.

Ветврач отошел от патанатомического стола, стянул перчатки и навис над протоколом вскрытия. Мартын смотрел на мертвого журавля. Одно крыло купировано на треть. Так делают, чтобы птицы не улетали из вольеров. Раз – и нет у крыла кончика.

– Выпили его, – сказал ветврач.

– Выпили?

– До дна.

– Точно не куница какая?

– Куницы все по местам, – сказал стоящий в дверях зоотехник. – И горностаи, и норки. Выдра могла заглянуть… с реки.

Река и правда была недалеко – в ста метрах от внешней ограды.

– Не выдра это. – Ветврач оторвался от журнала. – Выдра если хватанет, то всей пачкой. Капкан, а не рот. А тут ювелирно сработано.

– Твоя правда, – сказал зоотехник. – Да и не питаются выдры журавлями.

– Может, лиса? Или шакал?

– В клетках сидят.

– А с улицы если?

Зоотехник обдумал.

– Лиса могла забежать. Или собака. Скорее, лиса. Хотя какой… тогда бы и мясца отхватила.

– А если старая, почти беззубая? – предположил Мартын.

Зоотехник пожал плечами.

– Ты у нас охотник.

– Давно не выбирался.

Ветврач ковырнул в зубах пинцетом и посмотрел на то, что удалось извлечь.

– Кровосос у нас завелся, – сказал он, – кровосос.