Самая темная ночь (СИ)

— Лучше ей остаться здесь, — жестко сказал Эрвин, когда я поделилась с ним своими сомнениями. — Ланс по-прежнему ненавидит ее. Вряд ли ее участь в Бранвии будет легче, нежели здесь.

Галирфан мы покинули еще до полудня. Обернувшись, я бросила последний взгляд на некогда величественный город и ощутила неожиданный укол в сердце.

САДДАМ

— Я действительно свободен? — недоверчиво спросил он.

— Да, — сквозь зубы ответил, будто выплюнул, Ланс.

— Свободен, — более охотно подтвердил Эрвин. — И волен ступать, куда хочешь. Правда, на твоем месте я покинул бы Бранвию. Сам понимаешь, герцог вряд ли будет счастлив встретить тебя вновь.

Граф Солейский просто светился счастьем. Улыбался иной раз без причины, ходил по комнате, не в силах усидеть на месте. Стало быть, ему удалось-таки добиться своего и отстоять свою женщину. Саддам ощутил, что завидует ему — сам он давно уже не видел Бьянку и ничего не знал о судьбе возлюбленной, кроме того, что та жива и здорова.

— Бьянка готова уйти вместе с тобой, — будто угадав его мысли, сообщил Эрвин. — Если ты захочешь, конечно. Отец отрекся от нее, так что выбор у нее небогатый — либо в монастырь, либо в прислуги. Можно, конечно, было бы выбрать ей мужа из стражников, да только она не желает. А теперь уже поздно.

— Что значит — поздно? — не понял Саддам.

— Это значит, что ее положение уже не скрыть. Так что, забираешь ее с собой?

Лунный Воин только кивнул, не находя слов. Бьянка отправится с ним! У них будет ребенок! Наконец-то у Саддама появится то, о чем он даже и не мечтал никогда — настоящая семья! Он пока не знал, где именно они обоснуются, и чем он будет зарабатывать на жизнь, но не сомневался, что справится со всеми трудностями. Из Бранвии придется уйти, в Галирфан с женой-чужеземкой лучше не возвращаться, но в мире так много места — найдется и для них уголок.

Позже он узнал, что бедствовать им не придется даже первое время. Фердинанд, готовясь к свадьбе дочери, перевез в герцогский замок все ее драгоценности, оставить которые отцу Бьянка и не подумала. Возможно, что ей, привыкшей к роскоши, и трудно было поначалу обходиться небольшим домиком и помощью всего одной приходящей служанки, но она ни разу не упрекнула своего супруга. А Саддам и вовсе не был склонен сожалеть о содеянном. Впервые в жизни он понял, что это значит — быть счастливым.

ЛЕССА

Бухта-за-Скалами, некогда бывшая для меня целым миром, показалась ныне совсем крошечной. Деревенька в одну улицу, в центре — пятачок перед небольшим храмом и общинным домом, где до сих пор учила грамоте детишек матушка Сузи. Дома небогатые, но крепкие, сработанные с любовью. Цветные ставни, беленые изгороди. И крики чаек, доносящиеся от моря. Пахло солью и водорослями, особой, морской свежестью. Эрвин оглядывался с любопытством, да и я жадно искала перемены — и не находила. Разве что высыпавшие поглазеть на приезжих детишки были мне незнакомы. Те, что постарше, родились еще в бытность мою деревенской жительницей, вот только я их не узнавала — дети растут так быстро.

Домик, в котором я провела детство, знакомый до малейшей трещинки и шероховатости на стенах. Деревянное крыльцо, на котором так уютно было сидеть летними вечерами. И женщина, выглянувшая на стук копыт.

— Матушка Сузи! — я торопливо спешилась и бросилась к приемной матери.

Мой супруг замешкался, привязывая коней к ограде, а я уже тормошила слегка постаревшую Сузи, обнимала ее, целовала и плакала.

— Лесса, девочка моя! Ты ли это? Как выросла, какой красавицей стала! Ох, а у меня даже пироги-то не поставлены. Сейчас, сейчас, вы проходите, я быстренько…

— Не суетись, матушка, — остановила ее я. — Лучше давай я тебя познакомлю со своим мужем.

Сузи внимательно осмотрела Эрвина и сказала только:

— Береги мою девочку.

— Обязательно, — кивнул он.

Затем матушка втащила нас в дом и затеяла-таки пироги, а вскоре начали заглядывать старые знакомые. Сначала зашла якобы за мукой соседка. Долго охала и ахала, щупала ткань моего платья, бросала взгляды исподтишка на Эрвина и ушла, позабыв миску с мукой на столе. Затем появился староста. Он, напротив, беседовал в основном с моим мужем. Речь шла о Лансе, о податях и сборах, о восстановлении дорог и различных нововведениях. А потом заглянула Тина с годовалым младенцем на руках.

— Ден сейчас в море, — пояснила она. — Но он тоже будет рад тебя видеть. Вот, познакомься, ее тоже зовут Алесса.

Некоторое время я умиленно рассматривала маленькую тезку, а потом спросила о Савке. Тина помрачнела.

— О нем уж, почитай, больше двух лет известий нет. Мы тогда как из Заводня вернулись, так все он большим городом грезил. И браслет тот, что украл — помнишь? — мне подарить пытался, да только я не взяла. Он тогда сказал, что я пожалею. Бахвалился, что разбогатеет, мол, дело это несложное. А потом пропал. Поехал в очередной раз на ярмарку и не вернулся. Ден думает, что он в другой город подался, побольше Заводня. А я так считаю, что ввязался-таки Савка во что дурное. Не знаю даже, жив ли он.