Самая трудная победа

= Да. И еще одно… Среди членов "Рима", имеющих доступ в зал с ареной, были очень влиятельные люди. Ваша самодеятельность им не по нутру. А многие из них далеко не так принципиальны, как Курт.

– Это угроза?

– Это предостережение, мистер Ли. Не далее, как вчера на бранче в ГИДРОБИО один из них, сенатор, бурно выражал желание "оторвать башку этому выскочке", то есть вам. А я этого человека хорошо знаю. У этого психа слово с делом далеко не расходится. И поэтому я решила поговорить с вами… Все же вы оставили Курта в живых, и я не могу допустить, чтобы вам свернули шею.

– То есть вы, – Хенсли привстал, – хотите, чтобы "Рим" снова заработал? И снова на утеху богатым отморозкам пролилась кровь? Да вы с ума сошли?

– О, черт, я же вам сказала: на арене никого не убивали! – Линда хватила кулаком по столику. На мгновение итальянская горячность взяла верх над немецкой прагматичной рассудительностью. Чашечка с кофе упала на пол, украсив ковер живописными пятнами. – Извините… То, что произошло с мистером Макмерфи – единичный случай. По моей вине.

– А потом? Нас преследовали по всему штату, моих родных чуть не убили, разгромили и сожгли ферму – и это тоже единичный случай? Специально для меня?

– Именно так. Тут вы виноваты, – Линда уже взяла себя в руки и снова говорила ровным твердым голосом. – Для Курта очень много значит его статус непобедимого бойца, уверенность в своем превосходстве перед всеми. Ради того, чтобы его сохранить, Курт прикладывает множество усилий, он очень упорен и не отступается, как бы трудно ему ни было… А вы сунулись ему под руку, застали врасплох, ударили, когда он разворачивался для боевого приема – и он потерял равновесие и повредил лицо о зеркало… Для Курта это нож острый, вот ему и снесло крышу. Я его останавливала, просила охладить мотор – так недолго было нажить себе серьезные проблемы… Но в таком состоянии он не слушал даже меня. Вот и доигрался, – вздохнула она, – по-моему, потеря статуса непобедимого бойца ранит его сильнее, чем утрата "Рима".

– Вы что, – поинтересовался Хенсли, – хотите, чтобы я вернул ему "Рим"? Я правильно вас понял?

– Прежде, чем ответить… О закрытии "Рима" больше всего жалеют гладиаторы. Те самые парни, которых вы, как вы думаете, спасали. Парни, которые на ринге зарабатывали себе на жизнь; на выплату кредитов за жилье или помещение для бизнеса; на обучение в колледже; на лечение для близких. А теперь они остались ни с чем. Потому, что высокоморальный и высокогуманный мистер Ли решил, что это безнравственно и поступил по-своему, наплевав на них – зато собой доволен донельзя! – Линда резкими порывистыми движениями выбила из пачки очередную сигарету и закурила, отвернувшись с сердитым видом к окну. Потом обернулась:

– А теперь – ответ на ваш вопрос. Нет. Я не хочу, чтобы вы ОТДАЛИ клуб Курту. В первую очередь потому, что от этого откажется он сам. Милостыня и жалость ему не нужны, он их не примет даже если будет истекать кровью, вися на одной руке над пропастью. Все должно быть по правилам, действующим в "Риме". Три победы. Решающий бой. И выигрыш.

– Я сказал, что закрою этот притон, и я это сделаю, – решил проявить твердость Хенсли. – Я не собираюсь играть по их правилам. И хозяином клуба не буду. Вы поняли?

– А вам придется играть эту роль совсем недолго, – Линда выслушала его спич с легкой усмешкой; на ее холеном лице читалось: "Ну-ну, поговори. Все равно по-моему будет!", – чтобы проиграть его Курту. Только на таких условиях он согласится… И только это вернет его к жизни, – тихо продолжала Вольф, – если бы вы видели его сейчас… Впервые я всерьез боюсь за него. Он вот-вот сломается.

– Вижу, вы действительно настоящий друг, – почему-то после этих негромких слов, сказанных с неподдельной болью и тревогой Хенсли заколебался в своем решении. И насмешка над "высокоморальным мистером Ли, которому на всех наплевать" сыграли свою роль. Он уже сомневался, что правильно поступил, приказав закрыть "Рим". Но и принимать руководство клубом тоже не желал. И почему не признать, что австралийка предложила оптимальный выход из положения?

– Да, – спокойно кивнула Линда. – Обо мне много чего говорят… И большинство из этого – правда. Я себя не идеализирую, – ее глаза блеснули сталью. – Я человек без сантиментов и предпочитаю жесткие методы, к цели иду напролом, если цель оправдывает средства. Но своей единственной дружбой я дорожу. От Курта я не отшатнулась в беде, как все другие крысы – Рита, Веллингтон и прочая шушера… Потому, что в свое время он меня не бросил, хотя рисковал больше, чем я ради него сейчас. Двадцать лет назад он спас мне жизнь. И теперь я перед ним в долгу, и спасать нужно его.

Линда замолчала, постукивая пальцами по столику и вспоминая…

Им было по 14 лет. Курт приехал из своей школы-пансиона в Сиднее к Вольфам на летние каникулы. После гибели Ганса и Хильды Ричард и Дэррил Вольф взяли на себя заботу об их сыне, оплачивали ему обучение в престижной школе и охотно брали мальчика домой на каникулы.