Самая высокая лестница

— Чем же они были заняты?

— Я раненых перевязывала.

— Вы на войне не стреляли? Почему же они в вас стреляли?

Бывшая санитарка ответила не сразу. Она внимательно посмотрела на гостью, потом поднялась на локте и сказала:

— Потому что они — фашисты… А у тебя мама тоже доктор? Лечит?

Инга покачала головой.

— Она не лечит… Она уже целый год не лечит… Но мы с папой не болеем. Мы держимся молодцом… Я пойду?

— А Гедру ты не дождёшься?

— Нет, — сказала Инга, — я же пришла к вам.

— Спасибо. Подойди, Инга, вот к той стенке. Посмотри на фронтовую санитарку. У тебя глаза молодые…

Инга подошла к стенке. Из маленькой рамки на неё смотрела санитарка. В пилотке. В гимнастёрке. На петличках — четыре треугольника. Через плечо санитарная сумка. А винтовки действительно не было.

Инга долго рассматривала фотографию. Потом оглянулась. Гедрина мать сидела на постели, опершись двумя руками на палку.

— Ну как, понравилась тебе санитарка?

Инга кивнула головой и снова повернулась к фотографии. И ей вдруг показалось, что из рамки на неё смотрит мама. Её мама — в гимнастёрке, в пилотке, через плечо санитарная сумка. Это в неё стреляли пулями, снарядами и осколками. И она не вернулась домой…

На другой день Инга не пришла на съёмку. И тут произошёл настоящий скандал. Режиссёр кричал на второго режиссёра:

— Где Инга?

Второй режиссёр спрашивал у ассистента:

— Почему нет Инги?

Ассистент побежал к директору картины:

— Найти Ингу!

Осветительная аппаратура была приведена в боевую готовность. Рабочие стояли на местах. Оператор со своими помощниками выкатил тяжёлую кинокамеру «Дружба», как орудие на прямую наводку. Артисты нервно курили в стороне, ожидая начала съёмки.

А маленькой героини фильма не было.

Поехали к ней домой. Дома Инги не оказалось.

Поехали в школу. Не приходила она на уроки.

Позвонили в милицию, дежурному по городу. Никаких происшествий с девочкой отмечено не было.

— Гедра! — позвал Арунас. Он безжалостно щипал свою и без того жидкую бородку. — Что ты думаешь по этому поводу?

— Инга не хочет… чтобы мать умирала.

— Что значит «не хочет»! Это работа. Понимаешь? Такая же работа, как на заводе или на ферме. Надо работать — точка!

— Я понимаю, но она ещё… ребёнок.

— Ей надо объяснить!

— Подожди, Арунас, — сказала Гедра и взяла его за руку. — Остынь! И перестань издеваться над своей бородой. Задумайся!

— О чём я должен задуматься?

Он нетерпеливо посмотрел на артистку.

— Ты знаешь, чем сценарий счастливо отличается от жизни? — продолжала Гедра. — В жизни ничего не изменишь. Если человек погиб, его уже не вернёшь. А в сценарии можно спасти… даже обречённого.

— Что ты этим хочешь сказать? — Арунас насторожился.

— Один раз Инга уже потеряла мать. Ей нельзя пережить это во второй раз.

— Но ведь это же… не на самом деле. Ей только нужно сыграть…

— Инга не играет. Она живёт. У неё всё настоящее.

— Она взрослая девочка. Всё понимает.

— Есть вещи, которые выше понимания. Она же не актриса, а дитя…

— Ты хочешь изменить сценарий? А автор?

— Думаешь, автор не поймёт?

— Уйдут переживания…

— Разве, кроме смерти, нет серьёзных потрясений?

Арунас встал. Хлопнул в ладоши. И громко сказал:

— Внимание! Съёмка отменяется. Артисты могут быть свободны.

Прозвучала команда «отбой». И сразу огромный павильон стал похож на вокзал после отхода поезда.

8

В глубине парка стоял домик с одним окошком. К домику вела проложенная в снегу тропинка, похожая на молочную речку. Инга пошла по молочной речке и заглянула в окошко. Она увидела двух немолодых женщин, которые сидели за столом и ели картошку. Не боясь обжечься — от картошки шёл пар, — женщины ловко счищали кожурку, снимали с картошки мундир, и, прежде чем отправить картофелину в рот, макали в блюдце со сметаной. В уголках рта у обеих появились белые усики. А от жара лица лоснились и ко лбу прилипли пряди сизых волос. Женщины так аппетитно ели картошку, что Инге мучительно захотелось отведать картофелинку. Разваристую, с пыла с жара, подбелённую сметаной. Она уже решила войти в домик, как вдруг за её спиной послышались неторопливые шаги. Девочка оглянулась и увидела мужчину со стеклянным глазом. Он прошёл мимо девочки в огромном сторожевом тулупе и, толкнув дверь, скрылся в сторожке.

Инге сразу расхотелось картошки. Она повернулась и побежала в глубь заснеженного парка. Стволы деревьев замелькали чёрным забором. Сердце застучало громко-громко. Инга остановилась. Прислушалась. И ей показалось, что она слышит, как поёт рожь. Этот звук доносился то ли издалека, то ли из-под снега, то ли рождался в ней самой. И девочка вдруг почувствовала, что вместе с белым маминым халатом она отдала Гедра нечто большее, принадлежавшее только маме…

Страшные двадцать метров из режиссёрского сценария грозили погасить Ингин свет. Мрачный человек из того дня посмотрел на Ингу стеклянным глазом. Неужели тот день повторится снова?!

Всё возмутилось в Инге. Сомнения исчезли. Наступила полная ясность. Не отдать Гедру! Спасти её!