Самая желанная

Надин опешила. Пожав плечами, она запахнула на груди пеньюар.

— Это ты на что намекаешь? На лирику или на отклонения?

— Извини, Белоснежка, что такие слова употребляю — старомодные. Вышедшие из употребления. Твой жених-то, наверное, влюблен, а?

— Жутко! Не знает, чем еще ублажить. И ревнив, как мавр! Но однажды… Ой! — Надя залилась радостным смехом. — Однажды мы разбирались, кто с кем чего… ну, завелись… А Витька покачал головой, печа-ально так, и говорит: «Угораздило же меня в такое дерьмо втрескаться!» Считаю, отменное признание в любви!

— У меня и такого не было. Нет, конечно, всякие слова красивые говорили, — вспомнила Кристина вчерашнее страстное признание Геннадия. — Но… не верю. Не хочу верить. Ладно, у тебя скоро визитеры, а я к бабке собралась. Только раз с ней после приезда виделась — и то в толкучке. Поздравить она молодоженов заезжала. Но у нас ночевать негде пока — Фил новые апартаменты обещает к осени жене преподнести. Так что почти и не поговорили со старушкой. — Кристина порылась в сумке и вытащила сафьяновый футляр:

— А это тебе подарок.

Надин ахнула, вытряхнув на стол сверкающие колье и диадему:

— Это что, те самые?!

— Да, считай, музейная ценность. Целый месяц в сейфах римского криминального отдела хранились, принимали участие в судебном процессе в качестве вещественного доказательства… Мне за них, кстати, приличные бабки предлагали любители детективных раритетов. Вот здесь, в центре, пустой глаз — как раз от настоящего бриллианта. Остальные, увы, стразы.

— Ну, девушка, угодила! Это же настоящая сенсация! Мой Новый упадет от восторга. Принимаю в качестве свадебного подарка. Потрясла меня, Тинка!

Надин поцеловала подругу и, примерив диадему, глянула на себя в коридорное зеркало.

— Именно этого мне и не хватало!

Черный кофе подействовал как снотворное. В электричке Кристина уснула с приятным чувством удавшейся мести: эту диадему вместе с «Голубым принцем» она подарила Санте, а теперь отдала Надьке. Она освободилась от вещицы, тянущей шлейф воспоминаний. Самых разных и, что, самое обидное, — отчасти трогательных. Никогда теперь она не будет мысленно возвращаться в то раннее утро, когда неслась в Рим по автостраде с веселым певцом. В салоне пахло сосновыми ветками и звучал его голос. А в душе расцветали надежды — переливчатые, летучие, как мыльные пузыри… Потом они остановились у ее отеля и Кристина вынесла Санте сафьяновый футляр…

…Анастасия Сергеевна наскоро обняла внучку у калитки и подтолкнула к дому.

— Хорошо, что протопить успела — третью ночь у соседки ночую. Одинокая она, ну, ты знаешь, Фокина. Гипертонический криз в пятницу был, «скорую» вызывали, еле в чувство привели. Теперь одна спать боится; помру, говорит, никто и не узнает.

Бабушка поставила на плиту чайник, обмахнула тряпкой вытертую клеенку, знакомую — в розочках. Кристине стало совестно. Помимо ее жизни, ее проблем, совсем рядом существовали другие, куда более прозаические и страшные. Какое дело этим огородным бабкам до светских сплетен, показов «высокой моды», мафиозных разборок? Душещипательных романов и волнующих тайн им теперь с лихвой хватало в мексиканских и бразильских телесериалах.

— Спасибо демократам, что дали на старости лет настоящую жизнь посмотреть, да ведь и жизнь не простая штука… Наша докторша Татьяна Леонтьевна после «Дикой Розы» весь поселок обегала. Там Веронику Кастро похитили, ну, эту — Розу. И все старухи влежку — никакого валокордина и нозепама не напасешься…

Бабушка, коротко повыспросив у внучки про Италию, с интересом перешла к своим проблемам. Оказалось, что чужеродные Луисы, Хулио, Альберто и Эстебаны стали здесь такими же реальными персонажами, как алкаш Фомка Козловский, терроризировавший нецензурным пением всю улицу. «Мне сегодня хорошо, мне сегодня весело: моя милка мне на х… бубенцы повесила!» — нагло распевал он в праздники, пренебрегая патриотическими песнями.

— На прошлое лето пожаловаться не могу. Одних огурцов тысяч на сто продала, слив было — завались и, конечно, цветочки, — похвасталась Анастасия Сергеевна.

— А что, наши цветы все идут? Ведь теперь в Москву столько импортных завезли — красота! Розы — на метровых ногах и любых расцветок. У них ведь там теплицы огромные и все на компьютерах.

— А здесь на своем горбу, — то ли с гордостью, то ли с горестью сказала бабка. — Гладиолусы сырость съела, гиацинты обмельчали, подмерзли, что ли. Стебли тонкие, еле-еле соцветия держат. Ты бы мне оттуда хоть какой-нибудь редкий цветок привезла, как у этих, что в киосках торгуют. Семян-то сейчас навезли полно, только редко из них что выходит.

— Природные условия у нас другие: «зона рискованного земледелия»… В Италии этих гиацинтов — как у нас клевера. Правда, правда! А цветы мы с тобой хорошие обязательно посадим. Я ведь пока здесь жить буду.