Самайнтаун

И все-таки даже в Самайнтауне Тита иногда испытывала потребность бежать без оглядки, как в ту самую ночь, когда очередное такое бегство ее сюда и привело. Проворочавшись без сна в неразобранной постели, на рассвете она обрядилась в чистое и старое – то, что не жалко отдать труду и земле, вроде рубашки с бисером, длинной вельветовой юбки по щиколотку, твидового пиджака, – и направилась вниз. Олеандры с кротонами, которым очень быстро становилось тесно в горшках, цеплялись за одежду, пока она шагала по двуязычной лестнице. Вместе с ними Титания сомневалась, не остаться ли ей сегодня среди родных соцветий, таких же ядовитых, как она. Третий этаж Крепости был полностью ее управой – островок родного края. Каждый раз, стоило Тите его покинуть, хищник внутри нее начинал вопить, будто дикую кошку волокли из пещеры за хвост на ясный свет. Все, где нет растений, среди которых можно затеряться, подсознательно казалось ей опасным местом. Даже родной дом, где обои с шелкографией дополняли панели из светло-коричневого шпона и хрустальные светильники, а каждый коридор расходился на множество комнат.

Титания миновала их быстро и так же быстро миновала разговоры с Джеком. Пристыженная, несмотря на все его утешения, она извинилась в сотый раз, помогла ему на кухне с вишневым клафути в знак искупления, чтоб тот не вышел клеклым, и под шумок ушла из дома.

Цветочный магазин «Волшебная страна» работал со среды по воскресенье, а открывался всегда около полудня – в те самые часы, когда непутевым мужьям требовался букет, чтоб попасть домой, и когда начиналась подготовка к званным ужинам с обедами. Титания никому не разрешала прикасаться к ее букетам, даже своей трудолюбивой ассистентке Линде, но, по крайней мере, доверяла ей ключи, замок и кассу. Благодаря чему в такие дни, как этот, Титания могла позволить себе немного опоздать.

– Здравствуй. Извини, что опять без записи. У тебя сейчас свободно?

Ближайший тату-салон, где по соседству теснился только ларек с сомнительного качества хот-догами, встретил ее тяжелым мотивом бас-гитары и абсолютно пустым холлом, обклеенным авангардными плакатами и карикатурами XIX века. О расписании и наличии мест Титания поинтересовалась исключительно из вежливости – так ее учил делать Джек.

Бородатый мужчина с желтыми, как янтарь, глазами оторвался от журнала с полуголыми моделями, приглушил проигрыватель и опустил ноги, прежде заброшенные прямиком на ящик с краской. За все время она так и не поинтересовалась, как его зовут, но зато догадывалась, что он один из versipellis – «сменяющих кожу». Правда, Титания не знала, из какого рода именно: может, медведь, стая которых уже несколько лет являлась в Самайнтауне самой многочисленной; а может, волк или лис – их кожа тоже всегда оттенка кофе с бронзой, поскольку большинство происходит от индейцев. Титания знавала даже лебедей, способных превращаться в грациозных дев и не менее изящных юношей, и соколов, чьи лики в человеческом обличье имели прямые волосы и такие же острые черты, чем-то напоминающие их птичью ипостась. Поэтому Титания допускала разные варианты, но узнать, какой же из них верный, желанием не горела. Это был залог спокойной жизни в Самайнтауне: не задавай никому вопросов, чтоб их не задали тебе.

Главное, что татуировщик умело выполнял свою работу, вдобавок быстро и в абсолютной тишине. Титания только устроилась в кожаном кресле, обтянутом пищевой пленкой во избежание пятен, откинулась на спинку и осмотрела новые эскизы на стенах, появившиеся здесь с прошлого ее визита, как он сразу же спросил:

– Итак. Чем он увлекался?

Тита задумалась на целую минуту. Вспоминать того, ради кого она пришла сюда, было мучительно. Но это – лишь первый шаг на пути к принятию. А путь сей напоминал Тите розовую чащу в ее родных краях, притаившуюся в южной части замка и питавшуюся кровью, что стекала туда по особым желобам в полу. Только через эту чащу ступать Титании приходилось абсолютно нагишом. Колючие заросли вины и угрызений совести сдирали кожу, но боль была справедливой платой за те красные бутоны, что она посмела срезать. С каждым разом Титания преодолевала сию тропу все быстрее и быстрее: уже не кралась на цыпочках, боясь пораниться, а бежала напролом, в объятья терний. Она не знала, хорошо это или плохо – то, как легко она страдает и заслуживает у самой себя прощения, – но противиться не собиралась. Будь как будет. Таков жизненный принцип всех цветов.

– У него был раскатистый смех и карие глаза, – прошептала Титания, гипнотизируя взглядом фосфорную люстру над креслом. – Он обожал фильмы на французском. Говорил, что сам мечтал в юности быть актером, но вместо этого стал профессором в университете, потому что мама так хотела. Его жизнь была весьма посредственной, он сам сказал так, но… – Тита запнулась, перебирая в голове варианты, пока не остановилась на том, на который откликнулось ее нутро. – «Мое сожаление будет следовать за тобой до могилы». Асфодель.

– Уверена?

– Да.

– Базара нет.