Саманта

Когда в субботу утром самолет вылетал из Денвера, Чарли боялся даже лишний раз вздохнуть. С ними летели хирург Саманты, его юный ассистент и две медсестры. Они взяли с собой необходимый набор лекарств и инструментов, а также большой запас кислорода — его хватило бы на всех до Латинской Америки. Саманта всю дорогу клевала носом и находилась в каком‑то расслабленном состоянии, хотя и радовалась возвращению домой. Врача, судя по всему, ее состояние удовлетворяло; он заранее договорился о помещении Саманты в больницу Ленокс–Хилл и о том, что машина «скорой помощи» будет ждать их в аэропорту. Кроме того, «скорой» должны были всю дорогу предоставлять «зеленую улицу», и вдобавок на протяжении всего маршрута за ней обязался вести наблюдение вертолет автоинспекции. Если бы Сэм вдруг потребовалась помощь, которую не смогли бы обеспечить с воздуха, она моментально получила бы ее по дороге почти в любом пункте. Все было продумано до мелочей, оставалось лишь благополучно долететь до Нью–Йорка.

Дело происходило ослепительно–солнечным августовским днем, и Сэм ни о чем другом, кроме как о возвращении домой, говорить не могла. Транквилизаторы подействовали на нее одурманивающе, она то и дело хихикала и неуклюже шутила. Однако все смеялись над ее шутками… все, кроме Чарли, который места себе не находил от беспокойства. Он снова почувствовал на своих плечах бремя ответственности и считал, что если произойдет какая‑либо оплошность, то виноват будет он. Не нужно было настаивать на отъезде, зря он торопил события… лучше бы Саманта полежала еще немного в денверской больнице. Когда они преодолели примерно половину пути, врач подошел к Чарльзу, который сидел в хвосте самолета, глядя в иллюминатор, и, легонько дотронувшись до его плеча, заговорил с ним. Врач говорил тихо, чтобы Сэм не проснулась. Она только что задремала.

—Все в порядке, Петерсон. Мы почти у цели. Она прекрасно выдерживает полет. Просто великолепно.

Чарльз повернулся к доктору, силясь улыбнуться.

—Она‑то, может, и выдержит, а вот каково мне? Мне кажется, за последние две недели я постарел лет на двадцать.

—Да, для родственников это все тоже очень тяжело.