Самарянка

— Да к ней народ идет и днем, и ночью, — продолжала увещевать его мать. — Ты не думай, что она ведьма какая или шептуха. У нее полон дом икон разных, все молитвы наизусть знает, в церковь нашу ходит. Кабы занималась чем недобрым, черным, это б от людей не утаилось. Верь своей матери. Скажу по секрету, я и сама к ней хаживала, когда ты поехал к своим друзьям, да как в воду канул. Ну, там, в своем лесу. Что я могла думать, когда от тебя столько времени не было ни слуху, ни духу? Вот и пошла я к Никитичне по совету сердобольных людей. Яичек ей понесла, молочка, маслица домашнего. Выслушала она меня внимательно, потом помолилась на святые образа, глянула что-то на своих картах, да и говорит: «Не рви сердца, жив твой сынок. Под счастливой звездой он родился у тебя. Ни пуля его не берет, ни хворь лютая. Да вот только приедет он другим к тебе. Неродным». Так и сказала, истинно говорю. Последних слов ее я так и не уразумела, а теперь вижу: права была старая Никитична, каким-то чужим стал ты. Неродным…

— Мама…

Мишка обнял мать за плечи.

— Какой же я неродной? Самый родной был и остаюсь. Просто пост сейчас. Встретим Рождество — там и разговеемся. А пока спрячь своего драчуна на морозе. Пусть полежит, остынет. Уже недолго осталось.

Мишка собрался встать из-за стола, но мать взглядом удержала его.

— Все равно не пойму тебя, сынок. Не узнаю я тебя… Стал ты…

Она снова пристально посмотрела на него.

— Монахом словно ты стал. Аль впрямь в монахи собрался? Бороду отрастил, космы, от мяса отказался, от друзей, совсем перестал знаться с ними…

— Мама.., — Мишка не знал, как уйти от этого неудобного разговора.

— Ты скажи, не скрывай от матери. Только я скажу тебе наперед: в нашем роду монахов не было. Мы люди простые, от земли-матушки, всю жизнь горбимся на ней, родимой, чтобы кусок хлеба честным трудом заработать, мозолями своими, а не поклонами какими или милостыней.

— Мама, в монастырях тоже трудятся, не покладая рук, — попробовал возразить Мишка.

— Вот и пусть трудятся, — согласилась мать. — Они по своему, а мы, сынок, по своему, как наши предки. Каждый свою награду получит. Тебе Бог дал силу, здоровье. А для чего? Чтобы уйти в монахи? Пусть туда идут, кому больше идти некуда: старики, старухи, убогие разные. А ты для другой жизни нужен.

Мишка не вступал в спор, боясь не найти нужные аргументы, чтобы переубедить мать. Да и сам он не мог до конца разобраться в том, что бередило, терзало его душу с тех пор, как в ней проснулась вера в Бога. Но мать не унималась, стараясь вызвать сына на откровенный душевный разговор.

— Повадился ходить к этим… Как их? Погорельцам. Не к добру это, не к добру. Про них такое рассказывают, такое…

— Мама, — не сдержался Мишка, — да нашим людям только дай повод языками почесать. Нормальные это люди. Работящие. Непьющие. В церковь ходят. Что в этом плохого?

— А все равно нутром чую, что не к добру все это. Замкнутые они. Скрытые, пусть и непьющие. Ни к ним никто, ни они ни к кому. Не по-нашему это. Не по-нашему.

— Ну, зачем так плохо? — Мишка старался сохранить мирный тон разговора. — Как же они необщительны, когда я у них в гостях бываю, и они живут, как одна дружная семья. А то, что не здешние они, чужаки, то какая в том печаль? Нормальные люди…

Снова воцарилась тишина. Слышно было лишь тихое тиканье старого будильника на кухонной полке.

— Я внучат хочу, — мать ласково погладила руку сына. — Все дружки твои поженились, детками обзавелись, а ты все ходишь и ходишь сам. Неужто тебе не хочется своей семьи, жены, детишек?

Мишка по-прежнему молчал, глядя перед собой в пустой стол.

— Девки на тебя глаза пялят, ждут, кого позовешь по фату. Леночка Полякова — какая девочка! И пригожая собой, и хозяюшка славная. Помню, ты в армии служил, а она тогда еще совсем соплюшкой была, то и дело бегала ко мне, чтобы выведать, как ты там, на фотографии твои солдатские посмотреть. А теперь выросла, красавица стала. И все тебя ждет. Может, зашлем сватов? Ты не смотри, что они богаче нашего живут. Мы тоже не лыком шиты. Дядя Коля, крестный твой, обещал пособить, а там, глядишь, и тебя поближе к себе пристроит. Он ведь нынче в больших милицейских начальниках ходит. Пишет, что скоро генералом станет. Так что? Будем сватать?

Мишка улыбнулся и снова обнял мать за плечи.

— Пока что будем спать. А там видно будет.

— «Видно будет…», — пробормотала мать, убирая со стола. — Мне вот ничегошеньки не видно. И не понятно. Был парень как парень, а стал… И в кого ты такой богомольный удался? Не пойму.

Пока мать хозяйничала на кухне, Мишка разделся и растянулся на своей самодельной кровати, больше похожей на обычный деревянный топчан. И едва он лег, как думы роем снова понеслись в голове — толкаясь, толпясь, обгоняя одна другую, сумбурно, без всякой логики и порядка.