Самарянка

Новоселы быстро восстановили старую пилораму, работавшую от колеса еще более древней водяной мельницы, а окружавший их со всех сторон лес дал все, что было необходимо для строительства добротных деревянных домиков, быстро вытеснивших остатки прежних черных изб, вросших в сырую землю по самые окна. Кстати, при новых хозяевах земля тоже быстро подсохла: они сумели наладить здесь дренажную систему, осушив болота, подступавшие слишком близко к поставленным жилищам и заботливо ухоженным огородам. На самой же земле раскинулись не только распаханные огороды, но и теплицы, отныне снабжавшие «погорельцев» даже в самые лютые морозы свежими овощами и зеленью. Тут же стояли хлева с домашней скотиной: чистота и безупречный порядок, царившие там, могли дать большую фору соседним колхозным фермам.

При всем трудолюбии поселенцы отличались трезвым образом жизни, собранностью и дисциплиной. Тут все делалось сообща: и работа, и отдых, и молитва. В церковь соседней деревни они ходили так же дружно — и стар, и млад — лишь в воскресные дни и «красные» праздники, в остальное ж время собирались для совместной молитвы в специальной выстроенной «молельне» — небольшом деревянном домике, увенчанном крестом.

Но больше всего «погорельцев» тянуло к древним пещерам, выходившим по заросшим лесным оврагам еле заметными провалами, через которые можно было попасть в царство подземных лабиринтов. Как раз возле этих провалов, манящих и одновременно пугающих своей неизведанностью, собирались новые хуторяне, на свой особенный лад и манер воспевая подвиги древних отшельников, воздавая им почет и славу. Почему-то «погорельцы» считали причастными к тем древним людям, древним преданиям: между собой они называли себя «пещерниками» — и не иначе. Это название для них было неким сакральным именем, тайной, которую они не только боялись открыть, но даже близко не подпускали к ней никого из непосвященных, посторонних, случайных гостей.

Возвращаясь из леса домой, они собирались в молельной комнате, где снова воскрешали сказания о жизни, подвигах и благочестии своих далеких предшественниках. Сказания эти были удивительно красивыми, яркими. Слушая их вместе с «пещерниками», Мишка словно переносился в те далекие времена, когда жили поистине святые люди — подвижники, чудотворцы, прозорливцы, мученики. Хотя иногда эти сказания больше походили на сказку: настолько все там было идеализировано, украшено красивым глаголом, сдобрено хорошей русской фантазией. Но все равно Мишке было интересно слушать их, когда его допускали посидеть вместе с «пещерниками» за одним столом в молельной. К самим же пещерам не брали ни Мишку, ни кого другого из заезжих искателей всего чудесного и необыкновенного — на это был строжайший запрет.

Старшим в общине был Василий — лет пятидесяти, с густой седой бородой и такими же седыми жесткими кудрями, к которому все остальные относились с глубоким благоговением, называя его почтенно «кормчим». Он распоряжался всеми хозяйственными работами на хуторе, а также строго следил за духовной жизнью в отсутствии священника, который лишь изредка наведывался сюда, чтобы совершить молебен на ту или иную потребу.

Слава о хуторе «Погорельцы» и его трудолюбивых, ревностных к вере обитателях быстро обошла всю округу. Увидеть и рассказать о настоящем чуде сюда потянулись корреспонденты, местное начальство. Всем хотелось понять, что это за люди: неутомимые люди, трудяги, абсолютные трезвенники, с глубокой верой в сердце? Кто они? Откуда? Что привело их в эти гиблые, всеми позабытые и давно позаброшенные места? Но «погорельцы», приветливо улыбаясь гостям, щедро потчуя их всем, что давала им земля и труд на ней, не спешили раскрывать свои души до конца, храня некую очень сокровенную тайну о своей миссии на этой земле — куда более важную, чем то, что не просто удивляло, а поражало заезжий люд. «Погорельцев» ставили всем в пример, как образец невиданного для окрестных деревень трудолюбия, дисциплины и культуры.

Потянулся сюда и Мишка. Почти все его ровесники были уже, как говорят, при деле: обзавелись семьями, занимались кто чем — в местных колхозах или же уехав на заработки в большие города. Развлекаться ж вместе с молодежью в клубе ему вовсе было неинтересно и даже скучно. В воскресные дни он ходил в монастырь либо в соседнюю Чугреевку, где уже успели восстановить прежний каменный храм. В остальное время помогал матери по домашнему хозяйству, внутренне ища ответ на единственный вопрос: как жить дальше?