Самарянка

— На себя-то лучше смотри, на себя! Люди не скупятся: и медка принесут, и яичек, и мяска… Не то что эти куркули деревенские, жмоты, скряги. Копейки от них не дождешься, а уж для батюшки пожертвовать, пособить чем, то лучше и не проси, и не надейся. Бесполезное дело. А хуторяне — истинное благочестие, доброта, кротость. Просить их ни о чем не надо: сами принесут, сами придут, сами помогут. Святые люди…

В ответ на это Мишка ничего не говорил: ни соглашаясь, но и не пытаясь разубедить довольного настоятеля, внутренне оставаясь при своем мнении.

3. РОЖДЕСТВО

На Рождество Христово и наступившие за этим большим праздником святочные дни морозы ударили еще сильнее. Небо разъяснилось, разогнав последние тучи, обещавшие снег, а звезды горели так ярко и так низко, что, казалось, протяни руку — и дотронешься до их нежного дрожащего сияния.

С тех пор, как монастырь разросся, обустроился, а к нему пролегли ухоженные дороги, желающих побывать в этом святом месте увеличилось во много крат. Паломники ехали теперь целыми автобусами, и монахини лишь успевали размещать гостей на ночлег, потчевать их тем, что подавалось и на монастырский стол.

Но теперь насельницы ждали особых гостей. С согласия архиерея и по его благословению сюда должна была приехать целая группа журналистов, чтобы рассказать о святой обители, ее возрождении и жизни черниц. Гости не заставили себя ждать: они высадились из небольшого комфортабельного «мерседеса» вместе со своими сумками, кофрами, где лежала их съемочная аппаратура. А чтобы им легче было ориентироваться на месте и общаться с монахинями, за группой закрепили епархиального представителя — отца Бориса. Это был еще сравнительно молодой, необыкновенно энергичный, очень контактный батюшка, в прошлом сам журналист, легко нашедший язык с коллегами. Он поддерживал любую тему, которую начинали обсуждать гости, следуя в монастырь, и лишь когда въехали на его территорию, стали слушать лишь отца Бориса, рассказывавшего им о порядках и традициях монастырской жизни. Хотя далеко не все вникали в суть разговора, особенно те, кому предстояло таскать тяжелую видеоаппаратуру и заниматься непосредственно съемками: эта публика весело смеялась, не уставая рассказывать анекдоты, ни мало не смущаясь тем, что они уже были на территории монашеской обители.

— Слышал еще прикол? — не унимался один такой весельчак, стараясь привлечь внимание всех остальных. — Умирает журналист и попадает на тот свет. Вдруг слышит чей-то грозный голос: «Ну что, явился, писака? Грехов-то, грехов целая торба. Аж называть страшно. А вообще ты парень был неплохой: трудяга, всю жизнь по редакциям, командировкам, съемкам… Короче, выбирай сам, куда хочешь: в ад или в рай?».

Журналист задумался и говорит: «А можно мне хотя бы одним глазком глянуть, как живется моим коллегам там и там?». «А почему б и нет?», — отвечает ему тот же голос и ведет душу журналиста сначала к воротам ада. Открывает их и пускает туда журналюгу. Смотрит: дымовая завеса, все бегают, суетятся, сплошные нервы, волосы всклокочены, компы дымятся, все строчат статьи к следующему номеру. Журналист посмотрел на эту знакомую ему картину и говорит в ужасе: «Ну уж нет, я этим сыт по самое горло. Ведите меня в рай!». Приходят. А там — то же самое: все бегают всколоченные, что-то строчат в номер, компы[74] дымятся…

Смотрит журналист, ничего не может понять. «В чем же разница между журналистским раем и адом?» — спрашивает ошарашенный журналист. А небесный голос ему и отвечает: «Разница в том, что те, кто в раю, успеют сдать материал, а кто в аду — нет…».

Все рассмеялись и собрались идти за отцом Борисом, но тут еще один юморист остановил группу.

— Послушайте еще. Папа Римский прибыл с визитом во Францию. У трапа его встречает толпа журналистов. Вдруг кто-то из этой толпы спрашивает:

— Ваша святость, как вы относитесь к публичным домам?

Папа думает: «Если скажу — отрицательно, напишут, что я не отличаюсь гуманизмом и всепрощением. Одобрить же это безобразие вовсе нельзя».

И решил перехитрить журналистов. Отвечает им вопросом на вопрос:

— А скажите мне, во Франции есть публичные дома?

На следующие утро все газеты пестрели огромными заголовками: «Первый вопрос Папы Римского по прибытии во Францию: «Есть ли во Франции публичные дома»?».

Все снова рассмеялись.

— А вот еще.., — снова начал было первый, но отец Борис сделал решительный жест прекратить всякое веселье. Репортеры быстро пошли к небольшой монастырской гостинице с одним-единственным желанием поскорее укрыться в тепле от этого нещадного январского мороза.