Самарянка

— Тебя Господь привел в Свою Церковь, — ответила игуменья. — Помни это, дорожи и не ищи ничего другого. Нам дано покаяние. А тот, кто бежит от креста, на покаяние не способен. Кто сходит с креста, бежит от него и ищет легкой беззаботной жизни, каяться по-настоящему не умеет. Запомни это, голубка!

Ольга в пояс поклонилась, прося благословения.

— К роднику тебе хватит ездить. Другое дело найдем, — немного помолчав, сказала игуменья. — А с военными я непременно поговорю. Жаль, что ты патроны в речку выбросила, жаль. Ишь, герои выискались! А если б и впрямь выстрелил? Что б тогда было, а?

— Не выстрелил, — уверенно ответила Ольга, вспомнив свое состояние, когда она выходила из реки. — Ни за что б не выстрелил.

— Все-то вы знаете, — охая от боли в суставах, игуменья поднялась с кресла, — все знаете, кроме главного: грешить нельзя! А с военными я обязательно встречусь и поговорю. Если их сейчас не урезонить, то скоро они в монастырь на танках приезжать будут.

Ольга еще раз поклонилась в пояс и, пряча улыбку, поспешно вышла.

11. МАТЬ НЕОНИЛА

Уже на следующий день Ольга получила новое послушание. Отныне она находилась в полном распоряжении монахини Неонилы. Мать Неонила была монастырским завхозом. Молодые послушницы ее панически боялись. Возможно, причиной всему был непростой характер главной монастырской хозяйки, не терпящей никаких возражений и оговорок, умевшей всегда поставить всех на место. Кроме всего прочего, мать Неонила чувствовала свое особое положение в обители, в которую она — сама в прошлом фронтовичка — пришла вместе с игуменьей и прожила тут более сорока лет.

Суровое отношение матери Неонилы к молодым послушницам не все могли понять. Те, кто не мог найти в себе сил для смирения, просто уходили из монастыря, скопив в сердце кучу обид и неприятных воспоминаний. Тем самым они свидетельствовали о том, о чем, может быть, не подозревали сами: монастырская жизнь, основанная на беспрекословном послушании и совершенном смирении, была не для них. Жизнь мирская больше отвечала их духовному настроению.

В глубине души Ольге было жалко расстаться со своим прежним послушанием водовоза. Отныне она лишилась возможности хоть немного быть наедине с природой, которую сильно любила и которая помогала ей забыться от тяжелых воспоминаний. За водой же с благословения игуменьи стали ездить другие сестры: старенькая монахиня с парализованным на одну сторону лицом и послушница немолодых лет — всегда угрюмая, нелюдимая, замкнутая в себе, понимавшая, что в ее годы строить планы о замужестве было по крайней мере смешно и нелепо.

Приближался Покров — главный престольный праздник монастыря. Именно в эту горячую пору, когда монахини готовились к наплыву гостей и паломников, мать Неонила неожиданно для всех тяжело заболела и слегла. Незадолго до праздника ее соборовали. Из района приехал старенький батюшка, взяв с собою еще двух священников, в том числе еще совсем молодого — безусого и безбородого иеромонаха. Вместе с духовником монастыря архимандритом Поликарпом они совершили над болящей святое таинство, приготовив ее к любому исходу болезни. Матушка ничего не могла есть, ощущая внутри нестерпимое жжение и боли. От больницы она решительно отказалась, дозволив лишь бегло осмотреть себя пожилому врачу-женщине, которая давно знала матушку и глубоко почитала ее.

Мать Неонила, конечно же, чувствовала, что молодые послушницы и даже сестры, начинавшие монашеский путь, ее недолюбливают. Она это хорошо понимала, но не делала никому поблажек, не выбирала себе любимиц, никого не выгораживала, а лишь требовала неукоснительного выполнения послушания, не оставляя ни себе, ни другим времени для пустых разговоров, хождений и пересудов.

Она видела, что многие шли в монастырь не из побуждений веры, а из-за того, что не могли найти себе места в миру. Одни уходили от пьяных родителей и беспросветной бедноты в надежде найти в монастыре крышу над головой и еду. Другие шли от внутреннего опустошения и отчаяния, разочарований в личной жизни и полосы неудач. Вчерашние комсомолки, выросшие в сплошной бездуховности, царившей в обществе, не получившие от родителей нужного религиозного воспитания, просились в монастырь, имея о самой монастырской жизни самое искаженное представление. От этого первое же знакомство с нею порождало в их душах смятение, разочарование и новые драмы. Мать Неонила видела, что вера — настоящая, искренняя, глубокая, осознанная вера — жила в очень немногих душах. Ростки такой веры она разглядела в душе Ольги.

Ольга была в числе тех немногих посетительниц, кто постоянно пребывал рядом с болящей. Это были люди не монастырские, а миряне, хорошо знавшие тайную доброту души почтенной старицы. Выполнив ставшие уже привычными работы в течение дня, Ольга спешила в келью матушки, чтобы сменить дежуривших возле нее людей. Игуменья стала настаивать на том, чтобы по совету врача варить куриный бульон, но мать Неонила наотрез отказалась, решительно заявив, что скорее живьем ляжет в могилу, чем нарушит монашеский пост.