Самарянка

– И там была. По приглашению одной крупной компьютерной фирмы рекламировали их продукцию.

– А еще где? Расскажи, Олечка, – самая молоденькая послушница с веснушчатым лицом смотрела умоляющим взглядом.

– Проще сказать, где я не была. А про все рассказывать – десяти вечеров не хватит. Я ведь в рекламе работала, снималась на телевидении.

– Какая интересная жизнь! – в восторге произнесла все та же веснушчатая послушница, умиленно вздохнув. – Есть что вспомнить, о чем рассказать…

– Да ладно, девчонки, – махнула рукой Ольга, закрывая журнал. – Все это интересно лишь поначалу, и то недолго. А потом надоедает. Когда красная икра, да большой ложкой, да каждый день – тошнить начинает, поверьте.

– А мне бы никогда не надоело, – уже мечтательно сказала другая.

В это время в комнатку вошла монахиня Амвросия.

– Чем заняты? – строго спросила она, посмотрев на послушниц.

– К исповеди готовимся, – быстро выкрутилась одна из них. – Скоро ведь прощеное воскресенье.

Матушка подошла к столу и посмотрела на лежавшие там книги: сочинения Игнатия Брянчанинова, патерики, дневниковые записи Иоанна Кронштадтского. Она еще раз обвела взглядом послушниц и молча вышла.

– Правда, девчонки, давайте читать, – сказала веснушчатая, – а то матушка гневаться будет, если узнает, что мы болтаем.

– Ладно тебе, – послушница, которая была чуть постарше остальных, поднялась из-за стола и подошла к окну, чтобы открыть форточку. – «К исповеди готовимся…» А чего к ней особо готовиться? «Делом, словом, помышлением…» Больно кому это нужно: одним ковыряться в собственной жизни, а другим все выслушивать…

Она косо посмотрела на Ольгу и добавила:

– Когда рыльце в пушку, никакие книжки не помогут. «Кайся – не кайся, в рай не совайся» – так моя бабуля покойная говаривала.

После кончины отца Тихона духовником обители стал архимандрит Поликарп. Жил он при монастыре уже много лет, совершая тут все богослужения. Высокий, не по годам стройный, всегда подтянутый, с густой окладистой бородой и курчавыми седыми волосами, заплетенными сзади в косичку – он внушал сестрам обители благоговейный страх и доверие. Рассказывали, что монахом отец Поликарп стал промыслительно. В молодости, едва закончив духовную семинарию, он испытал тяжелый удар судьбы: невеста, с которой он думал соединить свою жизнь, перед самым венчанием внезапно скончалась. Юноша увидел в этом особый знак и не стал больше испытывать судьбу. Он принял монашеский постриг и всецело посвятил себя служению Богу.

Сестры, послушницы монастыря и миряне, приходившие сюда для молитвы, любили отца Поликарпа за его доброе сердце. Никто не мог припомнить случая, чтобы старец на кого–нибудь накричал или даже повысил голос. Для каждого, кто приходил к нему, он находил слово утешения, ласки и отеческой любви.

В канун прощеного воскресенья монахини и послушницы обители шли к отцу Поликарпу на исповедь. Таковым было заведенное тут правило. Старец по немощи сидел на стульчике возле большого образа Распятого Спасителя. Перед ним на столике лежал медный крест и старинное Евангелие.

– Как зовут тебя, раба Божия? – ласково спросил он Ольгу, когда та подошла к нему.

Ольга робко выдавила из себя имя и наклонила голову – так, как это делали другие сестры. Отец Поликарп, знавший всех здешних монахинь и послушниц, видел, что перед ним стояла новенькая. Он тоже наклонил к ней голову и тихо спросил:

– Ты пришла исповедаться?

– Да, – снова еле прошептала Ольга.

Спазм, похожий на отвратительный горький комок, сдавил ей горло. Она посмотрела на отца Поликарпа, и ее глаза встретились с умоляющим взглядом старца. Он ждал ее раскаяния.

Ольга начала говорить, но то, что она говорила, было не исповедью, а чем-то похожим на пересказ собственной биографии. Она рассказывала о себе сбивчиво, запутанно, перескакивая с одного на другое, не чувствуя в своих словах глубокого раскаяния за содеянное зло и неправду. Комок, сдавивший ей горло, теперь, казалось, опустился в самое сердце и придушил его, не давая выплеснуть наружу то, чего так ждал старец, по-прежнему смотревший на Ольгу умоляющим взглядом.

Окончательно запутавшись в словах и мыслях, Ольга замолчала. Молчал и отец Поликарп. Наконец, он еще ближе нагнулся к Ольге и тихо спросил:

– Тебе, наверное, очень тяжело?

Ольга продолжала молчать, не в силах справиться с камнем, давившем ее изнутри. Старец чувствовал ее состояние и больше ни о чем не спрашивал. В душе он сосредоточенно молился за Ольгу, пытаясь найти то средство, которое растопило б ее сердце, помогло извергнуть оттуда неподъемный спуд нераскаянного греха.

– Завтра прощеное воскресенье, – так же тихо сказал он. – Это особый день. Как мы будем просить прощения друг у друга, такою же мерою и Господь простит нам прегрешения наши. Постарайся понять эту великую тайну. В ней ключ к нашему спасению…

Ольга возвратилась в свою комнатку духовно разбитой и растерянной. Старец отпустил ее, не прочитав разрешительной молитвы, отпустил так, словно Ольгин рассказ был лишь подготовкой к настоящей исповеди.