Самарянка

Ольга придвинула ближе подсвечник и начала быстро заполнять листок мелким убористым почерком. Игуменья молчала, с интересом наблюдая за ней. Когда та закончила писать, то протянула почти исписанный листок.

– Что это ты там написала? – теперь игуменья придвинула к себе горящий подсвечник и надела очки. – Цифры, цифры, слова какие-то иностранные… Что за белиберда?

– Это не белиберда, матушка, – полушепотом ответила Ольга. – Это те самые миллионы, о которых я вам рассказала. Здесь шифры, коды, чтобы взять их. Кто владеет этими шифрами, тот владеет и миллионами.

– Ты что же, голубушка, хочешь, чтобы вместо тебя меня, старую, на сук лесной повесили и грешную душу вытряхнули?

– Я одного хочу, матушка: чтобы эта тайна попала в надежные руки. Пусть они распорядятся богатством не во зло, а во благо. Будут меня искать или не будут, найдут или не найдут – я больше не хочу быть хозяйкой награбленного добра.

Игуменья положила перед собой исписанный листок и тяжело вздохнула. Потом, сложив его вчетверо, спрятала в сейф и замкнула на ключ.

– Как говорят, утро вечера мудренее, – в тяжелом раздумье сказала она, стоя к Ольге спиной. – Без моего благословения из монастыря ни шагу. Иди с Богом…

Ольга вышла из кельи и направилась к себе. Служба давно закончилась, во дворе было абсолютно пусто и темно. После теплой кельи игуменьи Ольгу встретил промозглый осенний ветер с моросью, волнами накатывавшейся на монастырь.

Проходя мимо собора, она остановилась, посмотрела на образ Богоматери, висевший над главным входом, и неспешно перекрестилась. Мысленно она хотела о чем-то просить Небесную Царицу, но Ольге показалось, что Матерь Божия лучше знает, о чем она хотела просить Ее. Еще раз перекрестившись и поклонившись в пояс перед святым образом, она перешла безлюдный монастырский двор.

15. ФИРМЕННЫЙ ШАШЛЫК

Мишка–спецназ сидел возле вяло тлеющего мангала и тупо смотрел на стоявшую перед ним пустую банку из–под пива. Предчувствие чего–то необычайного и даже великого, с которым он сегодня проснулся, теперь вытеснила гнетущая тоска и меланхолия. Деревня казалось совершенно вымершей. Почти все поехали в монастырь на праздник Покрова.

– Миш, а ты чего не поехал? – угадав причину тоски, спросила его Светлана – хозяйка местного деревенского бара с претенциозным названием «Ностальгия». – Сидишь тут, как бобыль, скучаешь, а наши все там. Говорят, монашечки для гостей хороший стол накроют. Мне бы такие праздники каждый день. А ты сидишь тут сиднем, носом клюешь. Давай я тебя пивком свеженьким угощу, а? Мне вчера под реализацию целых три бочки привезли. Сама не пробовала, но говорят, не хуже чешского.

И, не дожидаясь Мишкиной реакции, поставила перед ним литровый бокал искристого пенистого напитка.

– И рыбку в придачу, – хохотнула хозяйка бара, легонько стукнув Мишку по коротко стриженому затылку жирной икряной воблой. – Всем праздник как праздник, а мы с тобой прокаженные, что ли? Отдыхай, а я музычку включу.

То ли от пива, то ли от шлягера, но настроение немного улучшилось.

– Ты спрашиваешь, чего я туда не поехал, – обратился он к Светлане, пытаясь перекричать ревущее радио. – А я лично не понимаю, зачем ехать, когда толком не знаешь, как надо правильно креститься: слева направо или справа налево. Вот ты, к примеру, знаешь?

Светлана на мгновение задумалась.

– Нет, не знаю. Точнее, не помню. Я в церкви была, когда мы Кольку крестили. Да и то за дверями простояла, потому что, говорят, родная мать не должна быть рядом.

– Вот и молодец! – откликнулся Мишка, снова стараясь перекричать радио. – В том смысле молодец, что не суешься не в свое дело. Да приглуши ты немного этот балаган! Не суешься, говорю, туда, где ни фига не смыслишь. А вот спроси теперь, к примеру, того же Лукича, чего он туда подался? Ведь все знают, что на Пасху за всеми следил, даже у детей руки проверял, не осталась ли там краска от яиц, первым атеистом был. Такие вот «лукичи» и церковь нашу на дрова раскидали да в печках сожгли. А теперь наше вам с кисточкой: тоже в церковь поклоны бить. Не понимаю этого! Хоть убей меня, не понимаю!

– А ты постарайся понять, – улыбнулась Светлана, – может, человек раскаялся во всем, в Бога поверил. Разве такого не бывает?

– Ага, – рассмеялся Мишка, – в Бога поверил, покаялся… А завтра его братки-коммуняки придут снова к власти, то Лукича партия вмиг востребует. Тогда он всех, кто сейчас с ним лоб свой бьет, по этапу на Соловки отправит. Помяни мое слово, Светка! Может, он для того туда и повадился, чтобы знать поименно всех, кто против коммуняк выступал, в церковь ходил. Эта партийная публика просто так не сдается! Их агенты везде есть, только и ждут сигнала к атаке, когда люди нажрутся демократии и помянут добрым словом дедушку Сталина. Я когда срочную служил, то наш замполит частенько один стишок читал. Не знаю, сам он его сочинил или услышал от кого:

Товарищ, верь, пройдет она,

Эпоха гласности –

И комитет госбезопасности

Припомнит ваши имена.

Мишка громко рассмеялся. Рассмеялась и Светлана, но в это время оба заметили, как возле бара остановился новенький джип.