Самаритянская чума (СИ)

   Ну и, напоследок, о попаданческой теме. Поскольку гости из нашего мира (ходоки) по условиям задачи валятся в Империум регулярно, в России была создана Особая экспедиция Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (в других странах есть свои аналоги Особой экспедиции). Которая отловом и приведением в чувство подобной публики занимается. То есть, чтобы никаких десантников с "калашом" и РПГ на императорском троне не образовалось. Ибо это неполезно весьма для главенствующих в том мире империй, базирующихся на принципах престолонаследия, христианской морали и прочих викторианских штучках. А тут, понимаешь, понаехало всяких - Символа веры наизусть не знают, в голове всякое нехорошее, а как-то раз танк в расщелину между мирами провалился - вообще нехорошо вышло для местного населения... Поэтому Особая экспедиция бдит и к нарушителям межмировых границ принимает жесткие оперативные меры. Так что, увы, никакой перекройки мира и истории шибко эрудированными инженерами и знатоками вооружения.

   Вот, вроде бы, и все.

   Тишину в жарко натопленном кабинете начальника пудожской полицейской части Михаила Петровича Урицкого нарушали лишь завывания мартовского ветра за окном да равномерный перестук массивных напольных часов "Павел Буре". Солидный этот механизм опротивел всякому уездному полицейскому до чертиков, ибо был вручен Урицкому лично губернатором за заслуги перед Отечеством на десятилетие восхождения на престол Александра Четвертого, о чем Михаил Петрович считал своим долгом упомянуть по любому подходящему поводу. А поводов у него всегда находилось достаточно - и плохих, и хороших. Так что если к самому начальнику, отправленному в местную глухомань отнюдь не за успехи в борьбе с преступностью, местные сыщики относились снисходительно, посмеиваясь между собой, то злосчастные часы постепенно стали предметов всеобщей ненависти.

   Не подозревая об этом, детище потомков мастера Буре исправно продолжало отмерять утекающее в никуда время. Ибо заняться Михаилу Петровичу было решительно нечем.

   Перекидной календарь на обитом зеленым сукном столе раскрылся на страничке "20 марта 2002 года". Далее шел длинный список церковных праздников на этот день - "Памяти сщмчч. в Херсонесе епископствовавших: Василия, Ефрема, Капитона, Евгения, Еферия, Елпидия и Агафодора, сщмч. Николая пресвитера, прмч. Нила..." Список тянулся на пол-листа, а Урицкий хоть и старался не пропускать служб в церкви, понятия не имел и о половине упомянутых в календаре святых и мучеников.

   Михаил Петрович вздохнул и перевел взгляд с календаря на стопку рассмотренных заявлений - наследие широкого четверга, ежегодно всплывающее аккурат в первые дни Великого Поста. Ибо протрезвевшие и заговевшиеся обитатели Пудожа как-то совсем не по-христиански начинали вспоминать все причиненные на потехах увечья и ушибы.

   О посте напомнил и уныло урчащий желудок. Не отличающийся миниатюрностью организм Урицкого в полном соответствии с крамольными дарвинистскими теориями требовал мяса.

   Помотав головой, Михаил Петрович отогнал от себя навязчивые видения пятничного застолья у тещи, и заставил вчитаться в набитый на расхлябанном "зингере" доклад околоточного Разова о хищении и побоях, приключившихся с некой девицей Вилюйской в Прощеное Воскресенье.

   К тому моменту, когда начальнику полиции удалось дойти до выводов бравого околоточного о том, что девица Вилюйская, будучи изрядно навеселе, сама поскользнулась в Двукирпичном переулке, потеряла сумку и выбила зуб, дважды ударившись лицом о фонарный столб, в приемной возникло некоторое оживление.

   Через дверь донеслись крики секретаря "Беспокоить не велено!", перебиваемые нервным голосом нежданного посетителя. Повышенные тона разговора и не позволили Михаилу Петровичу сперва опознать гостя.

   - Павлуха, а ну пусти! - гаркнул Урицкий, застегивая верхнюю пуговицу мундира и вставая из-за стола.

   Перебранка смолкла, дверь распахнулась, и в кабинет ввалился главврач уездной больницы Савенков.

   - Иван Алексеевич, дорогой! - Урицкий шагнул навстречу главврачу, распахивая объятия. - Какой неожиданный, но приятный...

   Урицкий не договорил. Обычно аккуратный и с иголочки одетый Савенков предстал перед начальником полиции без головного убора, в расстегнутом пальто, заляпанном начинающим подтекать снегом, со свалившимся с плеча шарфом. Лицо главврача при этом выглядело так, словно за рулем авто, на котором он, судя по несезонной одежде и кабинетным туфлям, прибыл в управление, восседал сам черт.

   - Неужели ограбили? - промелькнула в голове Урицкого скорая мыслишка.

   - Вот, - Савенков сунул в руки опешившему Урицкому медный цилиндр. - Читайте!

   - Иван Алексеевич, ну что ж вы так с ходу, - Урицкий повертел в руках контейнер пневмопочты. - Присядьте, успокойтесь, Павлуша вам сейчас чайку заварит!

   Контейнер отдавал резким химическим запахом.

   - Читайте, Михаил Петрович, черт вас дери! - взвился главврач. - Я вас уверяю, сейчас вам станет не то, что не до чаю, вообще не до чего!