Самарская вольница. Степан Разин

— Говори, что за поход и куда сватаживаются калмыцкие тайши? Не к разбойному ли атаману Разину в подсобники? Скажи ему, Марк, коль без обмана ответит, спущу в степь беспомешно и коня ворочу с его поклажей. Еще и от себя гостинцы дам немалые!

Сотник Портомоин, иной раз в затруднении подбирая нужные слова, долго втолковывал калмыку речь воеводы. Выслушивая толмача, калмык распрямлял спину, в глазах исчезла настороженность, сверкнули искорки надежды на избавление от сырого и холодного погреба, что, похоже, было для него страшнее петли…

Выслушав его торопливый ответ, Портомоин повернулся к воеводе пересказать, а тот воротился к своему месту, но не сел, а стоя, внимательно поглядывал то на калмыка, то на толмача. Выдавали его волнение пальцы, изломавшие большое гусиное перо.

— Слышь, воевода! Сказывает, что многотысячная толпа набеглых калмыков, совокупившись с разбойными шайками изменщиков-башкирцев, идут к Волге, чтоб, перейдя реку, пограбить правобережные города. Толпа уже в сборе и в дороге к нам.

Воевода Лутохин едва за голову не схватился, да опомнился — вражеский доглядчик видит! Вскинув руки, он сцепил их на груди, словно сдерживая себя от каких-то резких поступков, вновь спросил через толмача:

— Какою дорогою идут? И есть ли угроза нашему городу альбо Самаре или Синбирску? Допытай истину от этой некрещеной людины! Господи, ну что ты еще пошлешь на бедную Русь?!

Выслушав длинный и сбивчивый ответ, сотник Портомоин кратко известил воеводу и стрелецких командиров:

— Ежели не лукавит бес степной, то часть войска сделает, ежели уже не сотворила такового, набег на Самару, город разграбить и сжечь. А бóльшая часть идет по Иргизу, чтоб, переплыв Волгу, кинуться на города без должного стрелецкого охранения, где их не чают видеть!

— Далеко ли они от Волги теперь? — уточнил стрелецкий голова Лаговчин, голосом выказывая невольное беспокойство.

Пленник, поеживаясь, ответил, что войско теперь, должно, днях в четырех от Волги, он послан к Саратову проверить, много ли стрельцов в городе. А ежели мало, то и тайша Аюка может соблазниться удачливым набегом на Саратов, хотя бы пограбить посады, если не удастся захватить самого города.

Стрелецкий голова, оставив в покое бороду, в раздумии побарабанил пальцами о стол, решил:

— Надобно, воевода, сего калмыка с нашим письмом и с гостинцами отпустить к тайше Аюку, уведомив, что ратная сила в Саратове — пущай сам подлазчик это узрит воочию! — достаточная для их побития! А он, Аюка, лучше бы с нами совокупился супротив донских разбойников. Тогда и будут ему от великого государя гостинцы великие и щедрые… — И, обратившись к сотнику Гурию Ломакину, повелел: — Чтоб через час сего доглядчика и близко от города не было! Сопроводить полусотней конных стрельцов. Да чтоб стрельцы озаботились досмотром дальних мест, нет ли где по урочищам калмыцких скопищ для набега.

— Сделаем так, стрелецкий голова, — заверил сотник. — Я самолично покажу доглядчику прибывшую к городу по Волге рать, а потом — вон в степь!

Кузьма Лутохин, без всяких отговорок повелев дьяку Савлукову писать послание к тайше Аюке, сам заторопился собственноручно готовить дорогие подарки беспокойному степному соседу, лишь бы избавить город от возможного нападения. Стрелецкие же командиры, перекусив на скорую руку, поспешили к стругам — предстоял нелегкий поход вверх по Волге, к устью Иргиза, чтобы там встать заслоном и не пустить кочевников на правый берег.

— Весьма важно вам, стрельцы, прибыть к Иргизу прежде калмыков и в выгодных местах поставить дозоры для наблюдения калмыцкого подхода и приготовления к сражению, — напутствовал Давыдова московский голова Лаговчин. — В сабельную сечу не лезьте — положите всех стрельцов! И Саратов без ратной силы останется, и степняков не остановите. Пушки да пищали — вот ваша сила!.. Ну, как говорится на Руси, с Богом, братцы!

На землю опустились предвечерние сумерки, когда, едва передохнув, казанские и самарские стрельцы на стругах отошли от берега и с поднятыми парусами двинулись вверх по Волге, навстречу нежданному и нечаянному из степи набеглому противнику.

* * *

Опершись на локоть, Никита Кузнецов с вершины заросшего бурьяном холма оглянулся — за спиной, на волжских просторах, длинной цепочкой вытянулись двадцать легких стругов, которые дружно взмахнули веслами, развернулись носами к противоположному берегу и начали легко удаляться…

— Кинули нас степным хищникам на растерзание, — проворчал слева от Никиты давний дружок Еремка Потапов, тут же звонко хлестнув себя по щеке, порченной оспой. — Треклятое комарье! Покоя нет, учуяли живое тело, невесть из каких берлог налетели!

Справа от Никиты в таком же бурьяне утонул с пищалью и с бердышом длинный Митька Самара. Он щурил голубые глаза — из-за дальних увалов всплывало большое оранжево-красное солнце. Улыбнувшись на Еремкино ворчание, Митька серьезным голосом сказал: