Самба-храбрец. Сказки и легенды Сенегала

Сотня чертей и сотня чертовок и тысяча их чертенят высыпали на поле. Каждый срезал по стеблю проса, каждый сделал себе дудочку, и на вытоптанном пустом поле начался такой дьявольский концерт, какого люди и не припомнят!

Услыхал этот дьявольский шум Ландинг, услыхали его соседи. Прибежали они на поле, и что же они увидели?..

Понял несчастный Ландинг, что во всем виноват его сын. Схватил он палку и принялся его бить и приговаривать:

— Вот тебе дудочка, чертов сын! Вот тебе дудочка!

И тотчас же сто чертей схватили сто палок и принялись лупить своих сыновей и сынишку Ландинга, приговаривая:

— Вот тебе дудочка, чертов сын! Вот тебе дудочка!

Хотели крестьяне вступиться, да куда там! Все поле вдруг вспыхнуло, как огромный костер. Люди еле успели разбежаться.

И черти с чертовками и чертенятами тоже исчезли, умчались неведомо куда. Только долго еще из джунглей доносились голоса дудочек.

А Ландинг вернулся в деревню со своим крепко избитым сыном. Вот какой он собрал урожай! Не зря говорил ему самый старый и самый мудрый из всех старейшин:

— Ландинг, друг мой! Пока просо у тебя не в закромах, никто не знает, что натворят черти!

Вот поэтому в Казамансе до сих пор еще столько невырубленных лесов, невозделанной целины.

Чтобы ее возделать, надобно подружиться с чертями.

Но тому, кто с чертями дружен, нет нужды возделывать землю!

Боли

Совсем одряхлел Нумукэ-кузнец, ногам его становилось с каждым днем все труднее носить на себе костлявое согбенное тело. Голова с жиденькой бородкой и остатками седых, похожих на комочки хлопка волос так и валилась на грудь.

Большого труда стоило теперь Нумукэ добрести до Священного леса, чтобы полить кислым молоком и куриной кровью подножья деревьев и резных столбов, под которыми покоились души предков.

Тиени, сын старика кузнеца, был слишком молод, а потому не знал священных обычаев племени и не знал, кому следует приносить жертвы. Он даже еще не входил в хижину взрослых мужчин.

И вот старик Нумукэ в последний раз кое-как дотащился до Священного леса и отнес туда тотем Боли, самый старый из тотемов кузнецов, маленькую деревянную фигурку со скрюченными ногами, узловатыми руками, выпуклым пупком и торчащими вверх, огромными, как калебасы, ушами. Нумукэ помолился тотему Боли, принес его обратно и прислонил тотем к большому столбу, который поддерживал травяную кровлю кузницы.

Каждый день старый Нумукэ, прежде чем разжечь угли в горне, лил у скрюченных ног Боли молоко и долго молился. Он говорил:

Боли, заступись за меня
Перед теми, кто живет без огня!
Скажи им, что я ни разу
Не ослушался их приказа!

На седьмой день старик Нумукэ начал ковать в своей кузнице мотыги-дабас. Мехи раздувал юный Тиени, который уже назавтра должен был войти в хижину взрослых мужчин. И тут вдруг тень Боли превратилась в сильного юношу! Вошел юноша в кузницу и спросил:

— Не найдется ли для меня работы?

Старый Нумукэ сразу взял его в подручные. И юноша встал к мехам.

И с этого дня все, кто шел мимо кузницы, только и слышали, как быстро дышат мехи горна и как весело стучат молоты.

С рассвета до заката работал юноша и пел, и песня его возвращала силы старому кузнецу:

Бей, не жалей!
Бей, не жалей!
Бей сильней!
Вниз! Вниз!

Мехи горна вторили с тяжким вздохом:

Ух, вниз! Вниз!
Куда листья падают? Вниз!
Куда солнце уходит? Вниз!
Все туда, вниз!
Вниз!

Мехи горна словно спрашивали:

Ух, куда?
Ух, куда?
Ух, куда?

И юноша им отвечал:

Все вниз!
Все вниз!
Все теряет силу!

— Ух, куда? — вопрошали мехи. — Ух, куда? И юноша им отвечал:

Все туда же, вниз!
Все туда же,
В могилу!

И каждое утро старый кузнец лил кислое молоко из маленького калебаса у подножья статуэтки Боли и возносил молитвы душам предков:

Боли, передай поклон моим предкам
И скажи им, что Нумукэ
Не ослушался их ни разу,
Всегда выполнял их волю,
Всегда выполнял их наказы.

И весь день до заката в кузнице слышался перестук молотков и молотов с наковальней, и звон щипцов и песни юноши-подмастерья.

* * *

Но вот предки наконец призвали к себе старого Нумукэ, и он ушел в иную страну. Впереди него пошли все добрые деянья кузнеца, которые каждый день его жизни видело и собирало солнце.

Тиени же вышел из хижины взрослых мужчин и отправился на восток, чтобы повидать другие земли и других мастеров.

По прошествии должного срока вернулся Тиени в отцовскую кузню и взялся за молот и клещи.

И по-прежнему с самого утра в горне багровел и трещал огонь, разбрасывая озорные искры, по-прежнему хрипели мехи и по-прежнему весело пел молодой подмастерье, — такой же веселый и молодой, как в тот день, когда он впервые появился в старой кузнице.