Ученый марабут склонил голову, и все его талибы в ужасе уставились на великана-пастуха, который возвышался над ними, как над карликами. Заостренный орлиный нос его и обтянутые кожей ребра лоснились при свете пылающих угольев, и багровый отсвет играл на лезвии его меча. Пуло-Кангадо стоял и ждал, сжимая в одной руке копье и палицу.
Медленно, с трудом поднял марабут голову, словно маленькая белая шапочка пригибала его книзу, как тяжелая чалма.
— Что же есть у тебя, человек, чего нет у господа бога нашего, да прославится имя его? — вопросил он.
— О, почтенный учитель, у меня есть отец и мать, а у бога пет и не было родителей!
— Воистину, это так, о человек! — признал Серинь Тэба М'Бай. — Какова же эта твоя способность, которой пет у бога, да восславится имя его?
— Почтенный учитель, господь наш всевидящ и вездесущ! А вот я могу закрывать на что-нибудь глаза, учитель!
— Да, несомненно, ты прав, о человек! — согласился Серинь Тэба М'Бай. — Но чего же ты хочешь от меня, смиренного раба господа бога нашего, да прославится имя его?
— Я пришел к тебе в поисках знания, о почтенный учитель!
— Чего же ты хочешь узнать, о человек?
— Сейчас объясню, почтенный учитель! Пуло-Кангадо наклонился, отбросив гигантскую тень на стену хижины, протянул неимоверно длинную руку к очагу и схватил корявыми пальцами головешку, пылавшую, словно солнце на закате, когда оно погружается в море. Затем распрямился и бросил головню в кувшин-канари. Раздалось шипенье и короткий свист, эхо которого заметалось под навесом и под кровлей хижины марабута. И сказал Пуло-Кангадо:
— Я хотел бы узнать от тебя, о почтенный учитель, что зашипело так — «шшш!» — огонь или вода? Что свистнуло так «ссс!» — вода или горящий уголь?
— Над этим следует поразмыслить, — ответил марабут и низко склонил голову, словно маленькая белая шапочка стала еще тяжелее.
Все ученики Серинь Тэба М'Бай тоже склонили головы, и воцарилось молчание, такое глубокое, что слышно было, как похрустывают пальцы правой руки Пуло-Кангадо, стиснувшие тяжелую палицу.
Серинь Тэба М'Бай размышлял. Палица Пуло-Кангадо мерно раскачивалась, ударяясь об один из столбов, на которых держался навес.
А Серинь Тэба М'Бай все думал и думал.
И решил тогда Даффу-серинь, что учитель его слишком уж долго размышляет над таким простым вопросом. Встал он со своего места в углу и, обогнув круг учеников, сидевших на корточках, подошел к Пуло-Кангадо так близко, что почти уткнулся лбом в его крючковатый нос и почувствовал на своем лице его жаркое дыхание. Безумный пёль сопел и свистел, как два меха-бурдюка у Тегга-кузнеца.
Поднял Даффу-серинь правую руку, замахнулся и… ударил наотмашь ладонью по костлявой щеке Безумного пастуха. Под навесом и под кровлей хижины марабута заметалось оглушительное эхо оплеухи.
И спросил Даффу-серинь:
— Скажи мне, Пуло-Кангадо, скажи мне, что сейчас издало такой громкий треск: моя ладонь или твоя щека?
Серинь Тэба М'Бай поднял голову.
Ученики его распрямили согнутые спины.
Даффу-серинь вернулся на свое место, в самом последнем ряду верных слуг марабута.
А Пуло-Кангадо, Безумный пастух, ушел в ночь вопрошать звезды.
Телячья шкура
Давным-давно была в Подоре богатая деревня. Жили в пей самые родовитые и благородные семьи Сенегала. Но деревенские юноши были слишком избалованы достатком. Они не слушались старейшин и насмехались над древними обычаями. Не было для этих юнцов ничего святого!
И вот однажды сын вождя, который был для юношей своим вождем, уговорил их покинуть деревню.
— Мы будем жить, где нам хочется, и делать все, что нам хочется, и не придется нам слушать воркотню старейшин! — сказал он.
Все юноши последовали за ним.
Взволновались жители деревни и пришли к старому вождю.
— Надо вернуть этих юнцов да хорошенько поучить их палками! — говорили они.
Но старый вождь ответил:
— Оставьте их! Только собственный опыт может научить юных уважать мудрость старших. Пусть идут, куда им хочется, и живут, как им хочется.
Юноши, покинувшие деревню, прихватили с собой много всяких припасов и одежд. И началась для них привольная, беспечная жизнь.
Но вот однажды сын вождя, он же вождь гонцов, увидел на поляне теленка с необычайно красивой пестрой шкурой.
— Друзья! — сказал он своим приятелям. — Вот достойный для меня наряд: шкура этого теленка!
Его желание было тотчас же исполнено. Юноши зарезали теленка, содрали с пего шкуру, и вожак их натянул ее на себя — еще теплую и влажную от телячьей крови.
Удивительный наряд всех привел в восторг, и юный щеголь не снимал его, пока длилось празднество, — целых два дня и две ночи. Но на третий день он сказал друзьям:
— Снимите с меня эту шкуру и дайте мне мои праздничные одеяния.
Выполнить его желание, однако, оказалось не так-то просто. Шкура ссохлась, съежилась и так плотно прилипла к коже песчастного, что стащить ее не было никакой возможности. При малейшей попытке незадачливый щеголь кричал от боли. С каждым часом телячья шкура ссыхалась все больше, и он уже задыхался. Но еще горше было его унижение: он стонал и плакал и не мог смотреть в глаза своим юным соратникам.