Самервил

— Спасибо. У меня свой есть. — Вильям боялся, что не совсем вежливо ответил. Его тронуло великодушное предложенье, но было неудобно и хотелось, чтоб тот поскорей ушел. Он опять взглянул ему на ладонь, и желудечков как не бывало. И сама рука тоже скрылась в кармане плаща, так что Вильям даже засомневался, видел он эти желудечки или нет, а незнакомец улыбался. Твердый воротничок рубашки сверкал, как снег.

— Как тебя зовут?

— Вильям.

— Вот это хорошо. Вот это мне нравится.

Ветер врубился в деревья, растревожил сухую листву, с грохотом скинул вниз мертвую ветку. Ни с того ни с сего незнакомец повернулся и пошел прочь, скользя меж серых стволов, пока не исчез так же внезапно, как исчезли желудечки. Вильям стоял и соображал, как тот вообще появился. Свою находку он сунул в карман и покрепче зажал в руке.

«Ах, уж эти мне мужчины, — так говорила няня Фосет, — от них вечно жди подвоха, им веры нет».

Ему стало обидно и горько, что она бросила его тут с каким-то чужим, который чуть не подарил ему желуди, а сама преспокойно разговаривает со своим знакомым.

По дороге домой он спросил, увидят ли они его снова.

— Может, да, а может, нет. И все тебе надо знать, ах, какой любопытный.

Они шли быстро, все уже уходили из сада, уходили по бетонным скатам, к чаю, было чересчур холодно, потому и не падал снег, так она ему объяснила, и он совсем запыхался, поспевая за ней.

— Увидим — не увидим, мало ли. А может, мы увидим его еще в одном местечке.

— Где? В каком?

Ответа не последовало.

— А он на работу не ходит?

Няня Фосет вскинулась:

— Конечно, ходит, все порядочные люди на работу ходят. За кого это ты меня принимаешь? Ну неужели я стану якшаться с бездельником, лоботрясом?

— Нет, — сказал Вильям.

— Может, мы еще увидим его на работе… Да, увидим, и ты не пожалеешь!

— А что он делает?

— Ну! Тебе ни за что не угадать! — Няня Фосет схватила его за руку, и они перешли дорогу у Кенсингтон-Гор. — Ты про такое и не слыхал, ты прямо не представляешь!

— Ой, ну скажи. Скажи!

— Сам узнаешь. Имей терпенье.

Лицо у нее раскраснелось на ветру. Он не решался спросить, чем ее знакомый не такой, как все, что в нем такого особенного, как ему удалось избежать общего для всех мужчин приговора. С виду-то он как все. Но, может, еще удастся выведать у него, в чем тут хитрость, если они еще увидятся, надо будет посмотреть, послушать и разгадать причину снисхожденья няни Фосет.

Чай ему дали в жемчужно-серой гостиной, с абрикосовым датским пирожным, которое принесла бабушка с Кэдоган-сквера.

— Сегодня в парк не идем, идем в другое место, это будет сюрприз.

На него надели лучшие брюки и белую рубашку. Мама ушла.

— Только, чур, ни гу-гу, — сказала няня Фосет. Он не знал, что это будет, боялся спрашивать.

Они остановились возле гостиницы. Няня Фосет нагнулась к нему.

— Тебе будет весело, — сказала она и подержала его за руку, чтоб до него лучше дошло. — Только не капризничай. Делай, что тебе скажет мой знакомый, и помни, что тебе повезло!

Он поднял на нее глаза, готовый ко всему. Няня Фосет расхохоталась.

— Опять глаза на мокром месте! — сказала она. — Горе ты мое. Мы на праздник идем, понял?

Они поднялись по широким белым мраморным ступеням гостиницы, вошли через крутящуюся дверь, и внутри было полутемно, мягко светились лампы, и ковры на полу были розовые. Няня Фосет крепко держала его за руку. Только через несколько минут появился ее знакомый. Выглядел он еще чудней, чем раньше, с зализанными волосами, в жилетке, будто он только что работал на лесах или его только что разбудили. Вильям подумал, что он, может, живет в гостинице, а может, и нет. Он состроил рожу, все лицо собрал к носу, а потом оно снова распустилось, опало, как кучка золы. Он ласково поглядел на няню Фосет.

— Ну, — сказал он. — Все готово, в порядке.

— Не хватало, чтоб не в порядке было, — сказала няня Фосет.

Он от смеха взвыл по-ослиному и показал все свои длинные зубы.

— Мы-то небось черным ходом не пошли, — сказала няня Фосет.

Нянин знакомый вытянул руку, ущипнул Вильяма за щеку и стал приплясывать на цыпочках.

Потом он сказал:

— Время поджимает, пора действовать, пристроить этого и так далее. Ну… — и он подмигнул.

— Иди, — няня Фосет подтолкнула Вильяма в спину. — И веди себя хорошо, я буду тут, а потом тебя заберу, понял?

Нянин знакомый помахал рукой, показал на пустой холл, где стояли кресла, зеленые с золотом.

— Можно уютно посидеть, — сказал он, — чайку попить. Как? Ну, пошли наверх. Я скоро спущусь.

Он взял Вильяма за руку.

Он-то думал, что наверху все двери ведут только в номера, но когда они свернули направо, там оказались бежевые колонны и огромные фикусы, зеркала в золотых рамах, и они прошли в другой холл.

— Ну, сейчас развлечемся? — спросил знакомый.

Вильям насупился.

— Да ты и разговаривать не умеешь? Язычок проглотил?

Он ужасно на него покосился, и резиновое лицо сжалось, покраснело, а потом его вспорола усмешка и все опять переменилось. Вильям подумал: интересно, когда он спит, лицо у него меняется или нет?

— А куда мы идем?

Они остановились. Знакомый легонько похлопал его по спине.

— В гости. На праздник. Ясно?