Само собой и вообще

Нелегко оставаться хладнокровным, когда покидаешь место, где родился и вырос. Сантименты не захлестнули меня с головой только потому, что мне предстоял тяжелый разговор с мамой. Из дома уже вынесли почти все вещи, когда я наконец сказал:

— Мама, мне нужно с тобой поговорить!

— О чем? — спросила она, помогая Шустрику завязывать мешок с игрушками.

Хотя я заранее точно обдумал, что скажу и как скажу, но неожиданно не смог произнести ни звука. У меня пропал голос! Мама сказала:

— Если ты опять насчет комнаты, тут уж ничего не поделаешь! — И еще: — Может, через год-другой переедем в другую квартиру, если магазин будет приносить больше денег!

Если магазин будет приносить больше денег! Вот это уже совсем не смешно. Магазинчик болен с самого рождения, и если он через год-другой не отдаст концы, это будет чудо! Со злости на эти пустые обещания я снова обрел голос и сказал, что переезжаю к папе. И что Вильма не возражает. И что от папиной квартиры ближе до школы (на самом деле для меня это совершенно не важно).

Мама спросила, всерьез ли я это говорю, и села на огромный пластиковый пакет с игрушками Шустрика. Под ее весом мешок сильно осел, потом с треском лопнул, и из него посыпались погнутые и помятые игрушки. Шустрик зарыдал и стал орать, что «противная мама» поломала его «любимые вещи». Мама встала с мешка, схватила телефон и побежала на кухню. От волнения она запуталась в длинном телефонном шнуре и чуть не упала, но удержалась на ногах и с грохотом захлопнула за собой кухонную дверь. Правда, все можно было легко услышать и через пять закрытых дверей, так громко орала она на папу. А Шустрик, само собой, вообще ничего не понял и снова начал вопить, что мы все гадкие и противные. У меня, честное слово, не хватило духу объяснить ему, что к чему. Я взял свою заранее собранную дорожную сумку и ушел. Карли проводила меня до остановки трамвая. Для нее мое решение не было неожиданностью, мы обсуждали его несколько дней. Карли всякий раз говорила, что мама меня не отпустит. Она и сейчас не изменила своего мнения и на остановке сказала мне:

— Мама будет бороться за тебя, как львица. Спорим, самое позднее послезавтра ты снова будешь у нас?

— С тобой я больше не спорю, — ответил я. — Ведь ты все равно не платишь, когда проигрываешь!

Тут подъехал трамвай, и я сел в него. Карли осталась на остановке и помахала мне вслед.

На прощанье она хотела поцеловать меня в щеку. Но ей это не удалось, потому что я быстро отдернул голову. Во-первых, между Карли и мной поцелуи, само собой, просто вообще не приняты, а во-вторых, сейчас она не должна так себя вести! Сначала отнимает у меня комнату, а потом, надув губы, изображает боль разлуки!

Если уж ей так важно, чтобы я остался с ними, могла бы взять Шустрика к себе! А с Вуци обниматься еще где-нибудь… Ну да хватит об этом, сестринская любовь тоже ведь не безгранична.

Моя новая жизнь началась хорошо и, кажется, не обещает ничего плохого. У меня есть все что нужно и сколько угодно свободы. Утром Вильма на машине отвозит меня в школу. Она работает совсем близко от нашей школы. Но все равно это очень мило с ее стороны, потому что работа у Вильмы начинается только в половине девятого. А из-за меня она приходит на полчаса раньше. Но никакого шума по этому поводу не устраивает, сказала только:

— Буду и уходить на полчаса раньше, тоже неплохо!

Всю вторую половину дня в квартире стоит мертвая тишина. Никакого хнычущего Шустрика, никакой музыки из комнаты Карли. Замечательное ощущение! Я здесь уже три дня, и мы каждый вечер ходим в какой-нибудь итальянский ресторан.

И никакая мама не врывается в полночь ко мне в комнату и не верещит: «Ани, сейчас же прекрати читать, иначе не выспишься!»

Сегодня утром Вильма, как всегда, довезла меня до школы. Я вышел из машины и тут же заметил Паули, который во все глаза таращился на Вильму.

— Кто это? — спросил он меня. — Это же не твоя мама, верно?

— Просто одна подружка, — ответил я. Потому что у меня нет ни малейшего желания трезвонить на всю школу про изменения в моей жизни.

— Твоя подружка? — пролепетал он, совершенно сбитый с толку.

Во дает! Я же совсем не это имел в виду! С чего он взял, что у меня есть подруга? Да еще такая! Ладно, Вильме только двадцать восемь, а выглядит она еще моложе. Ей легко можно дать года двадцать два — двадцать три. А через ветровое стекло так вообще лет двадцать. Но все равно это просто бред! На большой перемене Паули шептался с одноклассниками, они качали головами, должно быть, не верили ему.

Тогда Паули громко, чтобы я тоже мог слышать, сказал:

— Да я все видел собственными глазами! Классная чувиха!

Завтра утром этот идиот увидит собственными глазами нечто еще более классное! Завтра я на прощанье подарю Вильме нежный поцелуй! Чтобы Паули снова было, о чем пошептаться!