Самодержавие и конституция

Пленарные заседания Государственного совета принципиально отличались от общих собраний в Таврическом дворце. Публика редко приходила слушать членов этой палаты. Обычно ничто не нарушало порядка. Никто не выкрикивал с мест и не перебивал выступавших. «Если собрание не одобряло то или другое ораторское выступление, в зале продолжала царить все та же степенная тишина. Несочувствие слушателей выражалось лишь уходом их по неслышному ковру в соседние „кулуары“. Все заканчивалось безмолвной забаллотировкой». Если же выступление нравилось членам Совета, никто не аплодировал, лишь изредка раздавался одобрительный гул и сдержанное бормотанье «браво, браво». Еле слышные комментарии курского представителя М. Я. Говорухи-Отрока, долетавшие до президиума, вызывали неудовольствие председателя, а сидевшие рядом с «разбушевавшимся» членом палаты укоризненно смотрели на него, молча укоряя за допущенные «неблагопристойности».

Затянувшиеся выступления пресекались президиумом. Да и многие члены Государственного совета были не в силах выслушивать слишком продолжительные речи. Бывший морской министр А. А. Бирилев засыпал под доклады В. Н. Коковцова, сидя в 5-6 метрах от трибуны. «Мне казалось, что я в гробу, и что надо мной читает монашенка», – делился он своими впечатлениями. Внешне эффектные выступления в Государственном совете могли таить в себе опасность. Так, в письме от 29 июня 1913 года А. Н. Шварц отмечал, что эмоциональная речь В. И. Гурко о субсидиях на школьное дело могла лишь отвратить большинство высокого собрания от обсуждавшегося законопроекта: «Его чепушистая речь только рассердила старцев». Вопрос был разрешен в положительном смысле лишь благодаря настояниям профильной комиссии.

Тем не менее в Государственном совете были свои признанные ораторы. Например, от правых чаще всего выступал А. С. Стишинский, «говоривший всегда вдумчиво, обстоятельно, логично и местами с заметным подъемом, за что заслужил от злоязычного [М. Я.] Говорухи[-Отрока] наименование „эротического“ оратора». Изредка выходил на трибуну П. Н. Дурново. «Говорил он тихо, размеренно, кратко, взвешивая каждое слово». Государственный совет слушал его с особым вниманием. С успехом выступали Н. А. Зверев, В. И. Карпов, В. И. Мосолов, Д. И. Пихно, А. П. Струков и др. Были среди правых и такие ораторы, которых с трудом выдерживали слушавшие. Например, князя Д. П. Голицына-Муравлина, который «несомненно обладал даром слова, но чересчур злоупотреблял витиевато составленными и к делу не относившимися цветистыми фразами, разными мудреными метафорами с явной претензией бить на эффект, сам прислушивался к своему красноречию и им видимо наслаждался. А члены Государственного совета один за другим спешили в кулуары, убегая от патетических, но малосодержательных речей сиятельного романиста». Это же относилось и к князю А. Н. Лобанову-Ростовскому, который любил «занимать» собрание рассказами «салонного жанра». Однако особой «славой» пользовался Я. Н. Офросимов. Когда он появлялся на трибуне, зал моментально пустел.

По мнению А. Н. Наумова, в правом центре выдающихся ораторов не было. Однако его представителей – В. Ф. Дейтриха, А. Б. Нейгардта, А. П. Никольского или графа Ф. А. Уварова – слушали с особым вниманием. От имени центра чаще всего выступали С. С. Манухин и И. А. Шебеко. От академистов – М. М. Ковалевский, который «всякую свою речь начинал или с Индии, или с древней истории какой-либо страны и стремился сослаться на свое личное знакомство с каким-либо иностранным министром, что такой-то министр ему тогда-то сказал то-то, будучи его другом, и после речи неизменно вел несколько корреспондентов к себе или в ресторан угощать, чтобы послаще выглядело газетное сообщение об его выступлении». Обращали на себя внимание и речи независимых: С. Ю. Витте, А. Ф. Кони, М. А. Стаховича.

И все же больше всех в Государственном совете хотели услышать того, кто никогда не поднимался на его трибуну – императора. По сведениям С. Ю. Витте, Акимов регулярно консультировался с Николаем II о желательности утверждения того или иного законопроекта. Позиция царя доводилась до сведения членов Государственного совета – в особенности по назначениям. В некоторых случаях пояснения председательствующего были излишни.

Бюджет

По мнению французского финансиста Р. Штурма, государственные средства распределяет суверен. Если это народ, то именно его депутаты должны утверждать статьи бюджета. Если монарх – народные избранники должны знать свое скромное место при решении финансовых вопросов. Соглашаясь с Штурмом, следует признать, что вопрос о суверенитете в России 1906–1917 годов в полной мере разрешен не был. В соответствии с правилами от 8 марта 1906 года государственная смета расходов и доходов принималась Думой и Государственным советом. И все же их полномочия были довольно ограниченными, ведь законодатель еще в марте 1906 года сделал все, чтобы уберечь бюрократию от привычных средств парламентского контроля.