Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Сами памятники были отлиты известным мастером В.П. Екимовым в литейной мастерской Академии художеств: в 1832 г. – скульптура Кутузова, в 1836 г. – Барклая-де-Толли.

Под руководством архитектора К.А. Тона статуи были установлены на постаменты: 30 мая 1837 г. – фигура М.И. Кутузова, 15 июня 1837 г. – М.Б. Барклая-де-Толли. Торжественная церемония открытия памятников состоялась 25 декабря 1837 г. в честь 25-й годовщины победы в Отечественной войне. На церемонии присутствовали вся императорская семья и многие знаменитые особы. Через несколько дней памятникам были отданы воинские почести.

В целом празднование годовщин Бородинской битвы было для Николая важнейшим событием, когда можно было в очередной раз продемонстрировать мощь России, апеллируя к славным временам.

26 августа (7 сентября) 1839 г. во время празднования Бородинского сражения на Бородинском поле был торжественно открыт монумент-часовня, а также проведена реконструкция Бородинского сражения (29 августа (10 сентября)), на которых присутствовал император. Практически ни один представитель дипломатического корпуса на эти торжества допущен не был, что очень насторожило дипломатов. Очень неоднозначно был воспринят ими и текст приказа Николая I, произнесенного перед войсками, собравшимися на поле битвы. Какие же слова шокировали Европу? «Ребята! Перед Вами памятник, свидетельствующий о славном подвиге ваших товарищей! Здесь, на этом самом месте, за 27 лет перед сим надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за Веру, царя и Отечество! Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана разметаны кости дерзких пришельцев – и мы вошли в Париж. Теперь настало время воздать славу великому делу»[972]. Казалось бы, слова не воинственные, обращенные к славному прошлому, о том, что необходимо помнить о заслугах России. Но в условиях роста русофобских настроений в Европе эти слова могли восприниматься европейцами чуть ли не как прямая угроза. Вот как описывал Барант впечатление, произведенное на него этим приказом: «Общество смотрит с удивлением, осуждением и печалью на поступок, который может иметь очень серьезные последствия, ибо вызовет большое раздражение во Франции. Все те члены дипломатического корпуса, которые остались в Петербурге, сожалеют об этом происшествии, которое может нарушить отношения двух держав и осложнить и без того непростое положение дел». По словам дипломата, даже Нессельроде был «…весьма смущен и опечален демонстрацией, столь мало соответствующей его политическим взглядам […] Не в моих силах было сделать вид, будто я не придаю этому приказу никакого значения. Он произвел здесь такое сильное впечатление, что, выкажи я равнодушие, это было бы равносильно занятию определенной позиции, на что я вовсе не имею указаний»[973]. Впрочем, бородинский инцидент не произвел радикальной перемены в отношениях между Россией и Францией, и так неважных. Спустя два года Барант, как мы знаем, был вынужден покинуть Петербург, а граф П.П. Пален – Париж…

Глава 5 Финал

Почему французы изменили традиции и устроили революцию зимой: мнение Н.Д. Киселева

Еще Геродот говорил, что о человеке, государственном деятеле можно судить только в финале его политической карьеры. А финал у обоих монархов, героев книги, был трагичный. Луи-Филипп пришел к власти в результате революции, и низвергла его с престола тоже революция. Восшествие Николая I было омрачено восстанием декабристов, а закончилось Крымской войной. При этом многие современники считали, что не случись Крымской войны, восприятие и оценка царствования Николая Павловича могли бы быть совершенно иными.

Оба они устали. Если Николай устал от власти, да и от жизни, по сути, отказавшись бороться за нее на фоне неудач Крымской войны, то с Луи-Филиппом произошло нечто подобное, когда он отказался защищать свою власть и корону в дни Февральской революции. Тогда в глазах французов король впервые в своей жизни проявил малодушие и трусость…

* * *

Февральскую революцию 1848 г. во Франции многие исследователи воспринимают как естественный выход из того «тупика», в котором, по их мнению, оказался орлеанистский режим во главе с королем Луи-Филиппом[974]. Что касается современников, то февральские события стали неожиданностью для самых разных французских политиков – от орлеанистов до решительных республиканцев. Последние надеялись на успех своего дела только в относительно далеком будущем и никак не ожидали столь быстрого падения режима. Подобная развязка вызвала удивление и среди правящих кругов. По словам видного политика тех лет, умеренного либерала герцога Л.-В. де Броя, «февральские события обрушились на него, как удар молнии»[975], а обычно прагматичный и осторожный король Луи-Филипп и вовсе не поверил известию о начавшемся восстании, заявив, что его подданные не устраивают революцию зимой.