Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Она родила десять детей, из которых выжили семеро: Александр, Константин, Михаил, Николай и дочери – Мария, Ольга и Александра. От частых родов и капризного петербургского климата здоровье императрицы серьезно пошатнулось уже в 1838 г., а с 1841 г. она стала жаловаться на сердце и надолго уезжала на лечение за границу. Несмотря на годы, проведенные в России, она так и осталась маленькой прусской принцессой, привязанной к воспоминаниям о своей родине.

После рождения в 1832 г. Михаила врачи предупредили Александру Федоровну, что следующие роды могут ее убить и что она больше не должна выполнять супружеские обязанности. Это позволило Николаю называть себя «соломенным вдовцом»; по слухам, он получил от жены разрешение заводить связи на стороне. Однако эти связи никогда не выставлялись напоказ, все делалось скромно и по возможности тихо. В своих романах Николай не был подвержен сословным предрассудкам и проявлял истинный демократизм. Среди его пассий были и светские красавицы, и дочери министров, и фрейлины, и смолянки, и актрисы, а порой простые обывательницы. Отдельная история – Варвара Аркадьевна Нелидова, фрейлина императрицы. Варенька Нелидова происходила из благородного семейства, из которого вышла другая царская любимица Екатерина Нелидова, фаворитка отца Николая императора Павла I.

* * *

Если семья императора Николая являлась своего рода образцовой для абсолютной монархии, то семья Луи-Филиппа олицетворяла буржуазные ценности Июльской монархии. Приверженность короля семейным ценностям являлась одним из аспектов его «буржуазности»; более того, Луи-Филиппа обвиняли, что интересы семьи у него всегда были на первом месте.

Глубокая нежность короля к своей большой семье была общеизвестным фактом. Луи-Филипп, необычайно трепетно относившийся к своим монаршим прерогативам, для своих детей хотел быть прежде всего отцом, а не королем. «Он слишком отец, он хочет составить конкуренцию Небесному Отцу», – писала его дочь Клементина[164].

Его домашний круг, по словам Гюго, был восхитителен: «там добродетели сочетались с дарованиями»[165]. Одна из дочерей Луи-Филиппа Мария Орлеанская прославила свой род среди художников; старший сын, наследник престола герцог Фердинанд Орлеанский, широко известный своими либеральными взглядами, был весьма популярен в армии и в целом в стране. Другой сын короля, Анри, герцог Омальский, стал в 1847 г. генерал-губернатором Алжира; сын Франсуа, герцог Жуанвильский, принимал активное участие в военных операциях на море, у берегов Марокко и Италии.

Король трепетно заботился о здоровье детей, тяжело переживал их болезни. Трагическая смерть старшего сына герцога Фердинанда Орлеанского, произошедшая 13 июля 1842 г., настолько его потрясла, что в момент получения страшного известия из его груди вырвался ужасный крик, «нечеловеческий», по словам одного из свидетелей[166]. Король очень тяжело переживал отъезд дочери Марии-Луизы в Бельгию, когда она была выдана замуж за короля Леопольда. В день свадьбы, во время обеда, он и вся королевская семья были просто убиты горем. Когда настал час расставания с дочерью, Луи-Филипп, обнимая ее, разрыдался. По словам Кювийе-Флери, король упрекал себя за то, что принес свою дочь в жертву политике: ведь это был династический брак, очень нужный королю, отказавшемуся от кандидатуры своего сына, герцога Немурского, на вакантный бельгийский престол. Когда трон был предложен Леопольду, европейские державы, решавшие судьбу Бельгии на конференции в Лондоне, дабы пощадить самолюбие Франции, предложили ей в качестве компенсации такую брачную комбинацию. По словам Ж. Берто, каждое письмо от дочери лишь увеличивало его печаль и вызывало слезы[167].

Со своей женой, королевой Марией-Амелией, Луи-Филипп был самым нежным, внимательным и заботливым супругом; «моя добрая королева», – так он ее называл. Король ни в чем не хотел перечить жене. Он, сын века Просвещения, человек, в принципе, неверующий, старался как можно меньше раздражать набожную королеву в том, что касалось вопросов веры. В течение всей своей жизни он всегда пытался находить предлоги, чтобы не ходить к мессе. Только на смертном одре он приобщился к святым дарам, исповедался – и то лишь для того, чтобы было спокойно королеве. После ухода священника Луи-Филипп спросил у Марии-Амелии: «Жена, ты мною довольна?»[168]