Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского

Посол был хорошо знаком и неоднократно беседовал с Пушкиным, однако упоминает его в донесениях всего лишь один раз, уже после гибели поэта в связи с распоряжением императора выслать Дантеса во Францию[309]. В нескольких строках, посвященных этому событию, дипломат не выражает своего отношения к произошедшей трагедии, а лишь сочувствует убийце Пушкина, который, по его словам, как «разбойник», на открытых санях, был выдворен из страны, без всякого уведомления о том членов его семьи[310].

Однако, судя по отзывам современников, Барант очень высоко ценил талант Пушкина и оплакивал потерю, которую понесла Россия. Он присутствовал при выносе тела покойного поэта и отпевании в церкви. В.А. Жуковский в письме к С.Л. Пушкину от 15 февраля 1837 г. заметил: «Пушкин по своему гению был собственностью не одной России, но целой Европы; потому-то и посол французский (сам знаменитый писатель) приходил к дверям его с печалью собственной; и о нашем Пушкине пожалел как будто о своем». Об искренней скорби Баранта упоминал и А.И. Тургенев: посол «французский с растроганным выражением, искренним, так что кто-то прежде, слышав, что из знати немногие о П. жалели, сказал: Барант и Геррера sont les seuls Russes dans tout cela!» (единственные русские во всем этом деле)[311]. В.А. Мильчина приводит следующие показательные слова из письма П.А. Вяземского к А.И. Тургеневу: «Чем поддержал Барант свое неотъемлемое и незаимствованное достоинство во время пребывания его в Петербурге? Ничем, за исключением живого участия, которое он оказал в горе нашем о Пушкине». По ее мнению, в последние месяцы жизни Пушкина Барант входил в число его «близких и высокоценимых собеседников-европейцев»[312].

Литературоведам хорошо известна легенда, связанная с именами Пушкина и Баранта. Со времен выставки «Пушкин и его эпоха», состоявшейся в Париже в 1937 г. в фойе зала «Плейель» и приуроченной к столетней годовщине со дня гибели поэта считалось, что дуэльные пистолеты, выстрелом одного из которых был смертельно ранен Александр Сергеевич, принадлежали именно Баранту и что его младший сын барон Эрнест де Барант[313], проживавший в доме отца и служивший во французском посольстве, одолжил эту пару пистолетов своему другу – виконту д’Аршиаку, секунданту Дантеса. Впрочем, петербургский исследователь Виктор Файбисович опроверг эту версию, выяснив, что пистолеты Баранта были изготовлены дрезденским оружейником Карлом Ульбрихом около 1840 г., т. е. спустя три года после гибели поэта[314].

Ни разу не упоминает Барант имени другого великого поэта, Михаила Лермонтова, который через вюртембергского посланника князя Генриха Гогенлоэ был хорошо известен в дипломатических кругах, где его появление выходило за рамки обычного светского знакомства. Автор стихотворения «Смерть поэта» в первую очередь привлек внимание тех дипломатов, которые были знакомы с Пушкиным и находились в Петербурге в трагические дни. Барант, писатель и историк, хорошо знакомый с Пушкиным, принадлежал к числу самых просвещенных, интересовавшихся его творчеством. В январе 1840 г. Лермонтов как известный русский поэт был приглашен на новогодний бал во французское посольство[315].

Тем не менее в данном случае причины молчания Баранта вполне объяснимы: его сын Эрнест, которого Лермонтов вслед за В. Белинским именовал «салонным Хлестаковым» и ставил на одну доску с Жоржем Дантесом[316], 18 февраля 1840 г. дрался с поэтом на дуэли[317].

Лермонтоведы неоднократно указывали на то, что дуэль Лермонтова с Барантом была спровоцирована. Подобная провокация могла иметь двойную цель. Прежде всего, дуэль являлась крупнейшей неприятностью для французского посла и могла повлечь за собой его удаление из Петербурга в условиях обострившегося Восточного вопроса и затянувшегося отъезда в Париж посла России во Франции графа П.П. Палена (он оставался в России на протяжении трех месяцев и только в марте 1840 г. отправился во Францию). Кроме того, дуэль также давала повод удалить Лермонтова из столицы[318].

Действительно, 13 апреля 1840 г. было принято решение о переводе Лермонтова в армейский полк с лишением гвардейского звания. По указанию Николая I поэт был выслан из Петербурга в Тенгинский пехотный полк, расквартированный на Кавказе и участвовавший в войне против горцев.

Несомненно, эта дуэль, а также намерение Баранта и его супруги добиться высылки поэта нанесли ощутимый урон репутации французского посла[319]. Оказалось, нашлись люди, которые были возмущены поведением Барантов и встали на защиту Лермонтова; «…среди всех, с кем мы встречаемся, воцарилось равнодушие и забвение после строгого и справедливого осуждения и забвения г. Лермонтова», – писал посол секретарю посольства барону д’Андре 23 мая (4 июня) 1840 г. Не желая ссориться с русским обществом, Барант склонялся к тому, чтобы принять участие в хлопотах о прощении Лермонтова, но шеф жандармов А.Х. Бенкендорф всячески удерживал его от этого шага, продолжая чернить поэта[320].