Я встречаюсь с внимательным и заботливым мужчиной. Проблема в том, что он лентяй и…
Дорогая Ида.
Боюсь, что пару лет назад дала любви всей своей жизни ускользнуть сквозь пальцы. Все, кого я встречаю, бледнеют…
К моменту, когда я закончила, мне хотелось биться головой об стол. Я уже чувствовала себя отвратительно из-за того, как мы с Грэхемом разошлись сегодня утром. Читая про все эти проблемы в отношениях, я поняла, какой неблагодарной была на самом деле. Вот Грэхем проделал весь этот путь до Бруклина, чтобы подвезти меня, отложив все дела, чтобы сказать мне, как сильно он по мне скучал (не говоря уже о том, что доставил мне чертовски впечатляющий утренний оргазм, не удовлетворив при этом себя физически). А что сделала я? Заставила его чувствовать себя дерьмово.
Дело было в том, что я чертовски сильно его хотела — намного сильнее, чем когда-либо думала, что можно ТАК хотеть другого человека. И эта мысль пугала меня до чертиков. А теперь даже больше, когда у него появился ребенок. Я откинулась на спинку кресла и попыталась представить жизнь без Грэхема. Чтобы понять, как я попала, не понадобилось много времени. Потому что у меня не получалось. Это также заставило меня понять, что я была ужасной девушкой.
Сделав глубокий вдох, я потянулась к телефону.
Маленькие точки незамедлительно начали прыгать. Мне было интересно, он тоже не мог сконцентрироваться на работе из-за того, как все прошло утром?
Телефон молчал несколько минут, и я терпеливо ждала ответа.
После этого я немного успокоилась. По крайней мере, на несколько дней. До субботы, пока мы не пошли на ланч, чтобы встретиться с Женевьевой и Хлоей.
— Ты ведь сказал Женевьеве, что я приду?
— Да.
— И она не возражала?
Грэхем сжал зубы, но ничего не сказал. Впрочем, ему и не нужно было.
— Она не хочет, чтобы я там была, — вздохнула я.
— Не важно, чего она хочет.
— Конечно, важно. Она — мать Хлои.
Мы сидели на заднем сиденье машины Грэхема, движение было спокойным, и мы ехали раньше на полчаса. Мои нервы были и так на грани, а от этой маленькой новости — что Женевьева не хотела, чтобы я там была — у меня разболелась голова.
— Если бы у нее была веская причина, а не просто беспричинное беспокойство, я согласился бы отложить знакомство с тобой. Но ее нет, и это важно для меня. — Он потянулся к моей руке и сжал ее.
— Тогда о чем она беспокоится?
И снова Грэхем сжал зубы и ответил:
— Не важно.
Хотя мне хотелось все разузнать, я оставила его в покое. Преимущественно потому, что мы подъехали на 3-ю Авеню, и Луис нас прервал.
— 60-ая перекрыта. Какой-то кран на улице, поэтому перекрыли весь квартал.
— Все в порядке. Мы выйдем здесь, — ответил Грэхем.
Грэхем вышел из машины, проверил часы, а затем протянул руку мне, чтобы помочь выйти, и не отпускал после того, как закрыл за мной дверь.
— Ты хочешь пойти в ресторан пораньше?
— На улице хорошо. Почему бы нам не прогуляться по кварталу? — Мне казалось, сидеть и ждать будет тяжелее, чем прогуляться в такой прекрасный день.
В середине нашего пути мы проходили мимо танцевальной студии
— Хлоя сейчас здесь?
Женевьева сказала Грэхему, что Хлоя начала ходить на новые танцевальные занятия недалеко от ресторана
— Я не знаю. — Мы замедлились, но большое фасадное окно было зеркальным, так что ничего не было видно. Как только мы отошли, нас окликнул женский голос:
— Грэхем. — Повернувшись, мы увидели Женевьеву, придерживающую дверь танцевальной студии.
— Женевьева. — Грэхем кивнул. — Ты помнишь Сорайю.
Она сверкнула отрепетированной улыбкой в несколько мегаватт.
— Конечно. Приятно тебя видеть.
— Занятия будут идти еще двадцать минут. Но ты можешь посмотреть из смотровой комнаты. Там одностороннее зеркало, поэтому она не увидит, как ты за ней наблюдаешь.
Грэхем посмотрел на меня, и я кивнула.
Внутри смотровая комната была заполнена родителями. Большинство просто сидели и болтали, не глядя через стекло на класс по ту сторону. Грэхем нерешительно подошел к окну. В комнате было много девочек четырех и пяти лет в балетных пачках. Я оглядела море розового цвета в поисках Хлои. Она выделялась, даже если бы не была самой очаровательной девочкой в зале. Ее одежда была неоново зеленой, в то время как другие девочки были одеты в нежно-розовый.