Самодурка

- Розы ты, поганка, не заслужила! Будешь себя хорошо вести - может, и розы получишь! Хотя, надежды мало. Если человек идиот - это надолго! сообщил ей Николай деревянным тоном, а потом расхохотался, видя как она потупилась. - Ладно, Надён, проехали... Все хорошо, что хорошо кончается. Но дури в тебе, мать, много! А вот танцуешь ты... обалдеть! Прости, не знаю, как у вас принято говорить... Я как будто на другой планете побывал.

Любка рассерженно отпихнула мужа - мол, не знаешь - так и молчи, болван! И кинулась тормошить сестру, зацеловывая и тараторя всяческие восторженные слова. Ужинали они у Любы с Колей - Наде все эти дни перед премьерой было не до домашних хлопот, и приготовление праздничного стола Люба взяла на себя. Темы болезненной не касались. Вернее, двух тем: практически совершившегося разрыва с Володей и недавних страшных событий... Мама о них не знала, Люба - догадывалась...

И все-таки Надя не выдержала - улучила момент, когда Любка с мамой задержались на кухне, и, побледнев, спросила:

- Ну что?

- А ничего! - Николай закурил и пустил дым колечками. - Что ты хочешь услышать? Что все покаялись и стали хорошими мальчиками? Ну, чего уставилась? Желаешь, чтоб отрапортовал? Говорить-то особо нечего - не стали мы пока никого брать. Весь канал отследить нужно. А это ведь не так просто, как сама понимаешь... Чертовски долгая это работа, Надён! - он перехватил её умоляющий взгляд. - Чего, хэппи энд тебе нужен? Так ведь это не театр... Любань, скоро горячее?

Он выдержал паузу, задавил в пепельнице окурок и примирительно поглядел на нее.

- Эх, выдрал бы тебя, коли б не была бабой! А Рамаз твой помер. В тот же день. Как ты позвонила мне с Юго-Западной, мы - на Щелковскую, а он и... Да. То ли от передозировки, то ли... не ясно мне. Тут вообще в этом деле до черта неясностей. Ну, да не впервой, справимся! А ты чтоб близко больше не совалась, поняла? Трясись тут за нее! Балерина... - Он хмыкнул, поднялся, обошел вкруг стола и крепко обнял её. - Ты нам всем живая нужна. Вон от тебя сколько радости! Я вообще-то к балету равнодушен, а тут... Молодец! Валяй в том же духе! Ну что, бабоньки, жрать в этом доме дадут?

12

Едва Надя вернулась домой, - было около часу ночи, - в дверь позвонили.

На пороге стоял Георгий.

- Прости, что нежданно-негаданно... Ты устала... и с премьерой тебя не поздравил. Я звонил - тебя не было... и решил приехать так, наобум.

- Господи, как я рада! Что за дурацкие извинения? И... где ты был?

- Надя... я ушел от Лиды. Совсем.

Она молча, без звука кинулась к нему на шею. А потом отступила в прихожую и распахнула дверь в комнату.

- Это твой дом. Входи!

С минуту мяла в руках его шарф, глядя, как он снимает пальто, потом кинулась в кухню, стала греметь тарелками... Они почему-то не слушались и ускользали из рук. Одна, наконец, разбилась. Тогда она выхватила из ящика с овощами пакет с картошкой, хотела почистить... Бросила.

Георгий подошел к ней сзади, обнял. И стояли они так, чуть покачиваясь, и вода мерно капала из подтекавшего крана. А потом он снял очки и впервые за все это время поцеловал Надю. И поцелуй его запечатал их души нерушимой печатью, отчеркнув всю их прошлую жизнь. И она отлетела. И прошлое стало отдаляться мало-помалу, все быстрей набирая ход. И скоро только слабые его искры посверкивали в темноте. А в глазах у них занялся ровный немеркнущий свет.

И провидели они оба, - разом, одновременно, - всю свою грядущую, подступавшую жизнь, которая, - теперь они знали это! - будет им по плечу... Теперь они справятся с ней - да так, что все рубежи, о которых даже и не мечтали, сумеют преодолеть. Теперь они оба сделают то, что призваны были сделать.

И только уже приготовив ужин и накрывая на стол, Надя заметила в хлебнице сложенный вчетверо лист бумаги. Записку.

"Прости, я наверное тебя не достоен. Устал. Не хочу вечно обламывать голову над твоими вопросами: Зачем? Почему? Ради чего живем? И т. д. И т. п. Хочу просто жить. Это плохо? И, прости, не с тобой. Ухожу. Об имуществе и всяком прочем поговорим после, когда все немного уляжется. Поздравляю с премьерой. Ну все. Пока!"

И витиеватая подпись с росчерком.

Надя записку скомкала, смяла и бросила в раскрытую форточку - за окно. Сняла с пальца обручальное кольцо - и с размаху - вдогонку. Скомканая бумага почти так же как та - в вагоне приуральской электрички - ежилась и корчилась на снегу, точно живое существо. И чернильные строчки медленно расплывались на ней. А кольцо... оно провалилось куда-то... В снег. В ночь.

* * *

... И они - Георгий и Надя - стали жить. И Надя стала учиться. Стала понимать понемногу, что её изначальный вызов, - мол, принимайте, какая есть, а дальше хоть трава не расти и пусть будет как будет, - все её капризное женское естество, принимаемое как должное среди людей её круга... это вовсе не должное! И не естественное... Деланное, скорее...

Эта поза, маска уводила её от прорыва к себе настоящей - к той, которая не пробрасывать силу свою дожна, а наращивать и лелеять, как лелеет садовник по осени розовый куст, укрывая его под снегом и лапником...